Красная королева

О, тогда я вознагражу его за то, что он избавил мое сердце от унижения; он узнает, что я достойна любви и могу дать блаженство, что я более горда, чем эта Стюарт. Тогда я вознагражу его за верность, даже если он потребует моей руки и сердца. Если ревность – мучительное чувство, то оно вдвойне мучительно, когда терзает втайне и не имеет права требовать открытого признания. Я хочу честным путем испытать счастье, которое так ошеломляет, что королева рискует своей честью, лишь бы иметь смену ощущений. Если я теперь протяну Лейстеру руку, то это будет уже не слабость с моей стороны, а сила воли, решение, основанное на испытании и оценке его личности.

II

Когда на следующее утро Бэрлей доложил Елизавете, что граф Лейстер возвратился раньше, чем гонцы разыскали его, она велела пригласить его в кабинет, причем по странной прихоти избрала себе костюм того же покроя, какой был у Стюарт на изображении миниатюры.

Граф Лейстер вошел и остановился у дверей пораженный и ослепленный. Королева Елизавета часто увлекала его и являлась предметом его тщеславных желаний, но в этом наряде она казалась женщиной, горящей желаньем, мрамором ожившим, благоухающим, прекрасным, полным жизни и желания.

– Что вы так смотрите на меня, милорд? – спросила королева в гордом сознании своей победы. – Вы хотите придумать какую-нибудь льстивую фразу, чтобы замаскировать ваше странное поведение? Я должна разыскивать вас; вы злоупотребляете моей благосклонностью, открывшей вам доступ во дворец. Мне кажется, что только необходимость заставляет вас бывать в Лондоне; быть может, вам было бы приятнее пребывать в Голируде?

– Ваше величество, если бы я мог быть уверен, что мое отсутствие в Лондоне будет замечено вами, если бы я знал, что меня желает видеть не королева, а Елизавета, тогда моя тоска сменилась бы надеждой, что вы, к вашей гордости, снизойдете до меня и произнесете слово, которое навеки приковало бы меня к вам неразрывными узами. Как вы хороши! О, не смотрите на меня так, если к бедному безумцу не питаете ничего, кроме презрения!

– Ваша речь дерзка и заслуживала бы смерти, если бы я усомнилась в том, что ваши слова относятся только к женщине. Я пригласила вас сюда, чтобы задать вам серьезный вопрос. Я никогда не забываю тех, кто выказал мне свою преданность в то время, когда я подвергалась преследованию. Скажите, не было ли у вас друга, сражавшегося вместе с вами в то время, когда Мария, королева Англии, отняла скипетр, предназначенный для Варвиков?

– Да, у меня был друг.

– Его имя – лорд Сэррей; это брат несчастного поэта Генри Сэррея. Я возвратила ему владения его родственников; у меня было намерение благодеянием примирить тех, которые подверглись строгой каре моего отца. Благодарен ли мне этот лорд Сэррей за такую незаслуженную милость? Вы должны это знать, так как он – ваш друг и приводил вас ко двору в Голируде.

При этих словах Елизавета пристально посмотрела в глаза Лейстера, как бы желая пронизать его насквозь. В глубине души он благодарил Кингтона, давшего ему возможность ответить удовлетворительно; он предугадывал, в чем подозревала его королева. Сознание возможности рассеять ее подозрения придало ему уверенность и решимость использовать положение, доказав ее подозрительному сердцу, что ей же придется раскаяться в своей подозрительности.

– Ваше величество, – ответил Лейстер, – когда человек любит, он мало дорожит дружбой; с того момента, как я увидел вас и ваша улыбка очаровала меня, я стал рабом ваших желаний. Сэррей будет моим другом, если вы того потребуете, но может и не быть им, если вы не захотите того.

– Это уловка! Я испытываю преданность моих приближенных по тому, готовы ли они ради моих интересов жертвовать личными отношениями.

– Для того, кто предложил вам свою жизнь и кто, по вашему желанию, подвергся насмешкам в Голируде, нет никакой слишком большой жертвы; он готов на все, лишь бы заслужить ваше благорасположение. Если вы не имеете доверия ко мне, то вы не правы.

– Лорд Сэррей подвергся подозрению в том, что оказывает шотландской королеве услуги, признаваемые враждебными интересам Англии. Я ждала, чтобы вы оправдали его раньше, чем я приму меры.

– Я не могу защитить его, а потому я и покинул Лондон на короткое время, – ответил Лейстер.

– Вы не можете потому, что несете часть его вины; ведь вы являетесь укрывателем его преступления!

Лейстер потупился, и Елизавета приняла его молчание за признание вины. Кровь бросилась ей в голову; она вся дрожала от злобы и унижения; ее кулаки сжались, и, казалось, она употребляла усилие, чтобы не ударить его по лицу.

– Так, значит, вы – лицемер и изменник! Вы не осмеливаетесь взглянуть на меня и, клянусь Богом, если вы даже станете валяться у моих ног, вам не будет помилования. Говорите, презренный, говорите! – проскрежетала она, изумляясь все же спокойствию Дэдлея. – У вас ловкий язык. Говорите! Докажите, как вы умеете прикрывать свои проделки. Ну, что же, говорите! Или вы ждете, чтобы щипцами вам открыли рот?.. Неужели я недостойна даже лжи?