- Помнишь, мы рисовали комикс для выпускного, – вспоминал Джерард, и я автоматически переносился в то время, пил его, как сладкий сироп. – Ты ещё тогда делал мне намёки, мол, рисование – это моё. Что в этом я могу реализоваться, и я внезапно так вдохновился этой идеей, что послал свои скетчи в несколько мест и в Ньюарке, и в Нью-Йорке. Я не мечтал стать кем-то особенным, но этот твой взгляд, когда я сказал, что буду продолжать работать в магазине после выпускного, засел во мне занозой. Я не хотел, чтобы ты так смотрел на меня. Я хотел гордиться собой, и чтобы ты гордился мной. Я хотел поступить, как настоящий мужчина. Поставить себе цель и добиться её. Я должен был осуществить это для самого себя, иначе просто перестал бы себя уважать. Я хотел взять эту высоту – и прийти к тебе, чтобы ты оценил, чтобы похвалил, чтобы понял, я не просто депрессивная тряпка, я тоже кое-что могу. Чтобы гордился мной, а не жалел. Я не думал, что учёба что-то изменила бы в наших отношениях. Я вообще не думал об этом, – Джерард вздохнул и скользнул руками на колени. – Мне очень долго не отвечали, и я почти успокоился. На нет и суда нет, как говорится. Да и баллы по остальным предметам у меня были очень слабые. И вот в тот ёбаный понедельник мне с самого утра звонит профессор карикатуры из Школы визуальных искусств, и говорит мне – Уважаемый мистер Уэй, мне понравились ваши работы, и я бы с удовольствием похлопотал о вашем зачислении, но вам нужно будет приехать сюда и в срочном порядке подтянуть некоторые предметы, чтобы добрать проходной балл. Знаешь, что со мной было в тот момент? Знаешь, как это – вдруг получить надежду, когда уже поставил на себе крест? Я поскидывал в сумку самое необходимое, как мог объяснил ситуацию сонному Майки и вылетел из дому. Прости, это правда, но последнее, о чём я думал в тот момент, что обещал тебе незабываемый день вместе, перетекающий в ночь. Вспомнил я об этом только на следующие сутки, но потом снова закрутился, и так и не дошёл до автомата. Я был уверен, что Майки тебе всё объяснит как-нибудь. Я совершенно забыл, что сам ничего толком не объяснил Майки… Когда я добрался до телефона, оказалось, ты уже уехал в Белльвиль. Я расстроился, конечно, но у меня было очень много работы – я зубрил историю и литературу. Я был обязан поступить, чтобы, когда ты вернёшься, мне было, чем тебя порадовать. Мне нужна была амнистия. Каково же было моё изумление, когда ты не вернулся, Фрэнки, – устало протянул Джерард и стиснул руль правой рукой по центру. – Ты просто взял – и не вернулся. И не звонил, и Майки рассказал, как расстроен ты был. Я был готов ехать в Белльвиль, только не знал адреса. И телефона не знал. Поэтому то, что я мог придумать в тот момент – это написать тебе письмо. Я ведь с ума по тебе сходил, Фрэнки, – он судорожно вдохнул и выдохнул. – Я ждал ответа месяц. Не дождался. Потом Майки сказал, что ты вообще не собираешься возвращаться в Ньюарк, и всё так же зол на меня. Что и слова обо мне слышать не хочешь. Что со мной было тогда – даже вспоминать больно. Именно тогда я решил переехать в Нью-Йорк в общежитие. Всё, происходящее с нами, было для меня знаками – ты знаешь, я серьёзно отношусь к знакам. «Просто прими то, что он ушёл, Джерард, – шептало подсознание. – Вам не нужно быть вместе». В какой-то момент я начал думать, что так правильно. Так и должно было быть. Я просто не представлял, какое у нас могло быть будущее, у двух парней. Мне было сложно, впрочем, я до сих пор не представляю. Я честно пытался забыть тебя каждый грёбаный день. Но меня всё равно засосало. Непроглядная чернота. Больше не было света. Не было того, ради чего это вообще затевалось. Я неудачник, Фрэнки, она была права. Я научился рисовать, я стал профи. Я пожил в Нью-Йорке и сбежал оттуда, заразившись меланхолией. Я выныривал из очередной депрессии, чтобы нырнуть в следующую, и это стало привычкой. Я жрал, да что уж там, жру до сих пор препараты, от которых у меня уже зависимость, я наркоман, Фрэнки. И единственный плюс во всём этом дерьме – это то, что двенадцатого сентября прошлого года я проснулся и понял, что проёбываю свою жизнь. Что не делаю ничего из того, что делало бы меня счастливым. Я запутался и бился, как муха в паутине. У меня не было будущего. А теперь, с «Майкем», оно есть. Я не знаю, что это будет. Не знаю, что у нас получится – захудалая третьесортная группка или что-то, что будет колесить по миру и собирать огромные залы. Но с её помощью я скажу всё, что хочу сказать этому ёбаному миру. Ты понимаешь меня, Фрэнк?