– Тогда оставайся, глупец. – Он побежал вокруг форта, сквозь тень, и глубокую тень, все едино для него, ибо он нес свет Бога внутри. Его люди смотрели вверх на здание, дыша тяжело, испуганно. Они думали, что мир сложное место, полное опасностей. Джубаир жалел их. Мир был прост. Единственная опасность – противиться замыслу Бога.
Щепки, обломки и пыль были разбросаны по снегу перед зданием. Это, и несколько застреленных людей; один сидел у стены и тихо булькал, держа руку на древке, торчащем из его рта. Джубаир проигнорировал их и тихо оценил заднюю стену форта. Он бесшумно осмотрел разрушенный чердак – мебель была разломана, солома из тюфяков разбросана, признаков жизни нет. Он смел угольки и поднялся наверх, вытащил меч, металл блеснул в ночи, бесстрашно, праведно, благочестиво. Он двинулся вперед, наблюдая за лестничным проходом, черным в тенях. Он услышал звук снизу, регулярные бум, бум, бум.
Он наклонился наружу к фасаду здания и увидел кучку из трех своих людей внизу. Он зашипел на них, передний пнул дверь ногой и прыгнул внутрь. Джубаир указал остальным двум на лестничный пролет. Повернувшись, он почувствовал что-то под подошвой его сапога. Рука. Он наклонился и оттащил доску вбок.
– Контус здесь! – крикнул он.
– Живой? – донеслось пронзительное блеяние Лорсена.
– Мертвый.
– Черт возьми!
Джубаир собрал то, что осталось от повстанца, и перекатил через неровный обломок стены; останки свалились в снег рядом со стеной здания и лежали, сломанные и окровавленные, татуировки разорваны многочисленными ранами. Джубаир вспомнил притчу о гордом человеке. Правосудие Бога настигает и великих, и мелких одинаково, все одинаково беспомощны перед Всемогущим, неизбежным и необратимым, и так оно и было, так и было. Теперь остался лишь северянин, и каким бы ужасным он ни был, приговор уже был в сознании Бога…
Крик расколол ночь, снизу донеслись грохот, рычание и стоны, и царапанье металла, затем странный трескучий смех, и еще один крик. Джубаир зашагал к ступенькам. Теперь снизу донесся вопль, ужасный, словно грешный мертвец отправлялся в ад, рыданья перешли в тишину. Кончик меча Джубаира указывал путь. Бесстрашно, праведно… Но он засомневался, облизывая губы. Чувствовать страх означало быть без веры. Человеку не дано понять замысел Бога. Нужно лишь принять свое место в нем.
Так что он крепко сжал челюсти и пошел вниз по ступенькам.
Внизу было черно, как в аду, свет сиял лучами мерцающего красного, оранжевого, желтого, через дыры в стене фасада, создавая странные тени. Черно, как в аду, и как в аду воняло смертью; такая сильная вонь, что она казалась твердой. Джубаир, спускаясь, наполовину задержал дыхание, шаг за скрипучим шагом, глаза постепенно привыкали к темноте.
Что ему откроется?
Кожаные занавески, что разделяли комнату, висели порванные, залитые и запятнанные черным, они немного шевелились, как от ветра, хотя в комнате было спокойно. Его сапог задел за что-то, и он посмотрел вниз. Отрубленная рука. Хмурясь, он проследил ее блестящий след к черной полосе; плоть, бесчеловечно искалеченная, была свалена в кучу, внутренности вытащены и раскиданы, и размотаны блестящими кольцами.
В середине стоял стол, и на нем лежала груда голов, и когда свет огней снаружи осветил их, они безжизненно смотрели на Джубаира, бешено скосившись, странно вопрошая, зло обвиняя.
– Бог… – сказал он. Джубаир устраивал резню именем Всемогущего, но до сих пор он не видел ничего подобного. Это не было описано ни в одном писании, за исключением, возможно, запрещенной седьмой из семи книг, запечатанной в раке в Великом Храме в Шаффе, в которой были описаны вещи, что Гластрод принес из ада.
– Бог… – пробормотал он. И пьяный смех забулькал из теней, шкуры хлопнули, и кольца, на которых они висели, застучали. Джубаир метнулся вперед, ударил, рубанул, резанул темноту, никуда не попал, кроме качающихся шкур, клинок запутался в коже; он поскользнулся на крови, упал, поднялся, повернулся, обернулся, смех был везде вокруг него.
– Бог? – промямлил Джубаир, он с трудом мог выговорить священное слово из-за странного чувства, начинающегося в его кишках и надвигавшегося по его позвоночнику, в его голове зазвенело, а колени затряслись. Все самое ужасное лишь туманно вспоминалось. Детские воспоминания, затерянные в темноте. Потому что, как сказал Пророк, человек, который познает страх каждый день, становится к нему привычен. Человек, не знающий страха – как он встретится с этим ужасным незнакомцем?
– Бог… – хныкнул Джубаир, пятясь назад к ступенькам, и внезапно его схватили руки.
– Умер, – донесся шепот. – Но я здесь.