– Моряки говорят, как назовёшь корабль, так он и поплывёт, – сказал я вслух.
– Слыхал такое.
– Давай, Ваня, назовём его «Кардио».
Зоя Донгак
Время любви
Ежегодно с середины июня в Мугур-Аксынской школе начинались летние каникулы. И вот когда до начала последнего учебного года осталось всего две недели, в нашем доме появился он! Появился в компании моего старшего брата Кана.
Среднего роста. Широкие плечи. Чёрные волосы. А тёмные глаза в обрамлении чёрных ресниц такие, что я вздрогнула. Посуда, которую я мыла, была мгновенно забыта. Они с Каном начали играть в шахматы, а я наблюдала за игрой. А когда он на секунду замер с ферзём в руках и глянул в мою сторону, я покраснела.
Его взгляд задержался на мне немного дольше, чем обычно бывает, когда смотрят на незнакомого человека. Но то, что передалось от него за это мгновение, пронзило меня насквозь, словно часть души этого парня непостижимым образом проникла внутрь меня, и мне вдруг захотелось обратить на себя внимание.
Я не знала имени парня, не представляла, есть ли у него девушка, понятия не имела, хочет ли он вообще ею обзаводиться, но мне казалось, что этот один-единственный взгляд уже связал меня с ним невидимой нитью. Я не была уверена, что он чувствует то же, что и я, и так же сильно. Приятель брата отвернулся от меня и сделал рокировку.
– Пешка не орешка, – отреагировал Кан, и тоже сделал рокировку. – Кара-оол, защищайся! Нападаю! – торжественно прокричал брат.
Так значит, вот как его зовут – Кара-оол.
– Твоя сестра умеет играть в шахматы? – спросил Кара-оол.
– Да. Среди сверстниц занимает призовые места, – ответил брат.
Папа был многократным чемпионом нашего района по шахматам и научил играть в шахматы меня и брата.
– Это здорово! Шахматистов прекрасного пола очень уважаю, – заявил Кара-оол, улыбаясь. После этих слов я смотрела на него уже смело: какая красивая у него улыбка! Зубы белые-пребелые…
Игра закончилась победой Кара-оола. Попрощавшись со всеми, он ушёл. А свет в нашем селе горел только до двадцати трех часов. Потом лампочки три раза мигали – такой был сигнал – и свет отключали. Дальше читать книги приходилось при скудном освещении керосиновой лампы-коптилки. Иногда, если попадалась увлекательная книга, я не могла оторваться и сидела на кухне у коптилки до трёх или четырёх часов утра. Начнешь читать – не оторваться. Каюсь, даже обманывала родителей, когда отправляли спать. Врала что делаю очень трудное домашнее задание.
Утром за следы от керосиновой лампы меня подразнивали братишки и сестрёнки. Герои книг были для меня живыми: так переживала за них, что могла во время чтения заплакать или засмеяться. Мама и младшие часто просили прочитать вслух те места, где я смеялась или плакала. Особенно часто я читала им вслух зимними вечерами, когда на улице мела пурга, иногда переводя с русского на тувинский язык. Самые маленькие во время этих чтений нередко засыпали около меня: кто у ног, кто сбоку.
Последний учебный год. Алла Яковлевна Гринёва приехала к нам в село из Омска по распределению. Наша первая русская учительница была для нас чем-то особенным, необычным. И для неё, горожанки, попавшей в далёкое горное тувинское село, всё здесь было непривычным. Мы помогали учительнице колоть дрова, растапливать печку, а она угощала нас печеньем и кофе, который я в первый раз попробовала у неё в гостях.