А у меня простые коньки без ботинок, Кара-оол привязал их к моим валенкам.
Дул ветерок. Кара-оол вдруг склонился, отвел волосы с моего лица, уткнулся в них носом:
– Как приятно пахнут!
Я затрепетала. Он знал, что делает. Скользящие касания и лёгкое дыхание могут сокрушить даже самую стойкую девушку, и потому я изо всех сил боролась с охватившей меня дрожью.
– Здесь пахнет только сладостью и невинностью, – шёпотом продолжил Кара-оол, уткнувшись мне в шею.
В голове у меня плыл туман, и я не могла выдавить ни слова. Кара-оол убрал волосы с моей шеи, и его губы нашли ямочку за ухом… Одно прикосновение, один поцелуй – и мне больше ничего не хотелось – только повернуться к нему и целоваться.
– Скоро Рождество. Где Новый год праздновать будешь?
– Только с тобой!
Я не могла прийти в себя от возбуждения и ошеломления, хоть я понимала, что девушка не должна показать настолько одержима парнем. Но ничего не могла с собой поделать. Девушка, знающая, чего она хочет от жизни и к чему стремится, не должна забывать обо всем в ту же секунду, когда губы парня касаются её губ.
Мы катались и катались. Но я впервые переживала такие ощущения, и насколько они захватывали меня, настолько же и пугали. Мозг распознавал происходящее как нечто совершенно неправильное, зато сердце было абсолютно уверено, что ещё ничего и никогда в жизни не было настолько правильным.
Кара-оол меня научил кататься на коньках. Я в восторге от ветра, свистящего в ушах, когда несешься по льду, а от его близости перехватывает дыхание. Мы так закатались, что я задержалась с отъездом в мединститут.
Вместо того чтобы идти в аэропорт я снова пошла кататься на коньках, так хотелось побыть с Кара-оолом еще один денёк. На речку пошли тайно, как воры. Погода была ясная, над нами летали самолёты, увозя монгун-тайгинских студентов в Кызыл, а мы катались и катались. Мне ещё не приходилось испытывать такой интимности, когда мы оставались с Кара-оолом один на один. В тот момент мне хотелось только одного: оказаться в его объятиях. Казалось, просто невозможно было раствориться друг в друге ещё сильнее, чем тогда. Мы молчали. Наконец Кара-оол спросил:
– То, что я старше тебя на пять лет не пугает?
– Нет. Ты, наверное, не сможешь рассказать мне ничего такого, что могло бы изменить мое мнение о тебе.
– Ты не представляешь, как сильно мне хочется, чтобы твои слова оказались правдой, – пробормотал он мне в макушку.
– Кара-оол, – заговорила я, – разве мы сможем вместе двигаться дальше?
– Конечно! Я люблю тебя и буду ждать бесконечно, – продолжал он.
Запрокинув голову, я разглядывала его лицо, лицо человека, в которого влюбилась одним жарким летним днём полгода назад, а сейчас, в рождественские дни, совсем растворилась в нём. Это было наше время. Время любви.
Алёна Кубарева
Женя, Женечка и рояльчик
Нет, вы, пожалуйста, не волнуйтесь: рояльчик здесь играет самую скромную роль – зонтика на пляже. Или, скорее, ширмы. Нет, что я говорю: сеновала!.. Опять не то! Алькова! Вот!
Итак, двое в алькове – то есть под рояльчиком – пытаются заняться любовью. Ох, и скверно же у них это получается! Точнее, не получается вовсе. А всё потому, что эти двое невообразимо пьяны!
Она – Женя – начинающая писательница. Читать её прозу сложно. Вернее, невозможно. Те, кто был свидетелем событий, и вовсе плюются. Возраст Жени не определён.
Он – Женечка – продолжающий поэт. Хороший. Так говорит Женя. «Особенно его лирика!» Тридцать два года. Разведён. Двое детей. Алименты не платит. Женечка ухаживает за Женей. Или – наоборот… Шут разберёт их!
Что они пили сегодня? Об этом вам ни я, ни, тем более, Женя с Женечкой ничего не скажут. Потому что я – не в курсе, а у моих героев память и способность соображать отшибло напрочь. Зато в них пробудилось страстное желание. И, не замечая ни рояльчика, ни пыли под ним, ни того, что в комнате они – не одни…