Красная строка. Коллективный сборник №2

Мой школьный приятель Петя Поляков, живший в соседней квартире, с детства зачитывался книгами. Особенно любил повести о разведчиках, пограничниках и про войну. Он даже щи из алюминиевой миски хлебал, уткнувшись глазами в книгу. Прислонит её к чайнику и поглощает знания вприкуску с хлебом (телевизором Поляковы тогда ещё не обзавелись). Петя засыпал и проспался с книгой, а в школьной библиотеке считался читателем номер один. Вернулся из армии, как подменили человека. Вместо книг увлёкся выпивкой, причем не с приятелями, а в одиночку. Купит «ноль-семь» портвейна, врубит плазменный телик на всю громкость и тупо смотрит, пока не окосеет. Устав стучать в стену, чтобы убавили звук, соседи заглянут в дверь, а Петя храпит, как паровоз за столом.

К сорока годам безработный Поляков скатился до фанфуриков. В аптеке постоянного покупателя настойки боярышника, знали в лицо и не удивились его исчезновению – многие завсегдатаи сыграли в ящик от цирроза печени. Петин пример на меня подействовал отрезвляюще.

На любых застольях, а за свою жизнь мне доводилось сиживать за такими царскими столами, что ни в сказке сказать, ни пером описать, я старался ограничивать себя тремя стопками. Первую, конечно, не раздумывая, опрокидывал до дна. Вторую – под хорошую закуску одолевал по половинке. Третью, словно пружинный эспандер растягивал до конца застолья. И никогда не поддавался на уговоры выпить на посошок.

Я где-то прочитал, что по древнерусским традициям, провожая гостя, хозяева ставили ему рюмку на посох, предлагая выпить за удачный путь. Это была своего рода проверка на прочность: если гость был не в силах осушить рюмку до дна, его оставляли на ночлег. Если выпивал – предлагали «стременную», «седельную», «приворотную» и «заворотную». Вынослив всё-таки русский человек! Как писал Некрасов: «Он до смерти работает, до полусмерти пьёт!»

Меня интересная книга пьянит не хуже, а с водкой – вдвойне! Читая Дроздова, так и вышло. То ли выпивка подействовала, то ли Дроздов постарался, но дойдя до описания, как шестидесятилетний сын приезжает к матери с полной сумкой продуктов, а мать лежит на диване мёртвая, у меня потекли слёзы. Герой романа минут на пять опоздал. Мать ещё тёплая была, казалось, что она спит, уткнувшись лицом в подушку, но это был уже вечный сон. Уронив на пол матерчатую сумку со стеклянными банками, в которых был куриный бульон и винегрет, главный герой закричал на всю Вселенную: «Ма-а-а-ма!» Но никто, кроме стучавшегося в окна ветра его не услышал…

Прав Пушкин, написавший: «Над вымыслом слезами обольюсь»!

О многом потерянном в лабиринтах памяти напомнил Дроздов. Слова рождали чувства, чувства пробуждали воспоминания. Мне было что вспомнить.

Второй роман не вызвал у меня ярких эмоций, как первый. Но для начинающего прозаика получилось неплохо. Не всем быть Некрасовыми и Достоевскими! К сожалению, Дроздов не удосужился подготовить аннотацию и поместить свою фотографию: сколько ему лет, где работал – неизвестно. Я решил «пробить» Дроздова по интернету. Загнал в «гугл» и нашёл четырёх писателей с фамилией Дроздов. Андрея Владимировича, как значилось в выходных данных книги, среди них не было. Но это и неважно. Раз хочет стать писателем – имеет право.

– Я это, сочинил рекомендацию, – ответил я позвонившему накануне собрания Севастьянову, но тот вдруг замялся и промямлил:

– Рановато ему пока в писатели…

– Как это рановато, Никита? Тебя за язык никто не тянул!

На собрание я шёл в приподнятом настроении с предвкушением грядущего застолья по случаю пополнения писательских рядов. Выпить за творческое долголетие коллеги по перу – святое дело. Если Дроздов не сообразит сбегать в магазин, Катькин подскажет!

В этом году мы с Катькиным уже два раза выпивали, и оба раза не чокаясь. На поминках. Вроде как третьего не миновать. Но тут повод другого рода, и три стопки за творческое долголетие Дроздова я бы махнул.

К библиотеке, расположенной в цокольном этаже многоквартирного дома, где мы обычно проводим писательские собрания, я подошел вместе с мужчиной пенсионного возраста в синей непромокаемой куртке, клетчатом кашне и берете, в руке пакет, набитый книгами. Что ни говори, а люди старой закалки до сих пор несут звание самых читающих в мире людей, как это было в советские времена!

– Извините, не подскажите, где писатели собираются? – обратился он.

– Писатели? – догадался я, что это и есть тот самый Андрей Дроздов, рекомендацию которому я написал. – Здесь, в библиотеке, собираются.

– Спасибо.

– Не за что.

Пропустив гостя вперед, мне было забавно наблюдать за человеком, который не догадывается, что от меня зависела его писательская судьба. А вы как хотите? Творческий человек всегда зависит от других, ну и, конечно, от умения строить отношения и искать компромиссы.

Прохожу в читальный зал и вижу, что «местные классики» Базилевич, Чуркин и Голубев, нахохлившись, как вороны на заборе уже восседают на казенных стульях с недовольными физиономиями. Не хватает разве что нашего предводителя Севастьянова.