Красная строка. Коллективный сборник №2

Да, это многотомное собрание сочинений – её рук дело, как и те бесчисленные каталожные карточки, которые она сожгла перед тем, как устроилась менеджером на взметнувшуюся до небес фирму по обеспечению зрелищных мероприятий необходимым антуражем.

Когда-то она недоумевала, услышав повелительное:

– Любезная, со всеми бумагами ко мне. Срочно.

Слишком много было бумаг и определить, какую именно надо нести высочайшей особе в данный момент, казалось затруднительным. Выручала Юлия. Без отчества. Молодая, нарочито отстукивающая каблучками мелодию ча-ча-ча и прочих латинов. Она взлетала со своего стула и, схватив со стола первую попавшуюся под руки бумаженцию, с горячностью спрашивала:

– Можно я?

Анастасия Олеговна, снисходительно улыбаясь, кивала головой. Девочке хотелось быть на виду. Но не прошло и года, как Юлия вспорхнула, покинув фирму, родителей и страну. Пришлась по душе кому-то из зарубежных партнёров…

А Анастасия Олеговна всё носилась по крутой офисной лестнице со всеми бумагами, стучала по клавишам, вводила формулы в упрямые прямоугольники Exel'я. Умножала клиентов, поставщиков, бумаги в папках и образцы в коробках. Да, работала на износ, как привыкла, как когда-то было принято, общественное выше личного.

Инесса Валентиновна, напротив, предпочитала личное. И как-то, вернувшись из зимнего увлекательно-развлекательного круиза, её интерес и к ча-ча-ча, и к танго, и даже к вальсу растаял. Теперь она парила в мечтах о зарубежье, где проживал её новый король треф. Для реализации нового проекта требовались деньги, много денег. Назначила распродажу. Анастасия Олеговна обзванивала знакомые и незнакомые фирмы, предлагала им товары, стеллажи. Дошла очередь и до деловых бумаг: контракты, переписка с фирмами, отчёты, маркетинговые листы, таблицы… Вот тогда-то она и получила последнее указание: «Сжечь!»

Она собрала рюкзак, надела спортивный костюм, прихватила лыжи. Вперёд!

Стоя на поляне, развела костёр, пеплом поднимались и опускались к её ногам деловые бумаги. «Двадцать девять лет», – сетовала она, обращаясь к огню, вспоминая годы, проведённые за «Ятранью», «Москвой» и прочими техническими средствами, что навсегда избавили её от женских привязанностей и капризов.

Минуты веселья

Фред невысок, худощав, носик уточкой. Ему перевалило за сорок, когда он почувствовал, что, если не сейчас, то уж, наверно, никогда. Хотелось дома, такого, как был в детстве, жены, детей, обязательно детей. И Лида, почти его сверстница, чуть моложе, к которой ходил уже года два, хотела того же. Если бы он сделал предложение чуть раньше, не было бы никаких проблем. Даже не взглянул бы в сторону этой певички с фиолетовыми глазами. Теперь же… после того, как Димка пригласил на прогон спектакля, всё вокруг изменилось, точно пелена спала. Переливались разноцветьем листья берёз, тополей, лип, шептались и прижимались друг к другу цветы на клумбах, небесная лазурь, в которой они парили с Виолеттой, как некогда Марк Шагал и его Белла, покровительствовала им. А вчера… вчера Виола, так Фред называл свою новую любовь, сообщила, что у них будет ребёнок. Боже, какое счастье! Ради этого стоило жить! Оставалось одно – сообщить Лиде.

Сегодня он шёл к ней в последний раз и волновался. Сколько времени они не виделись? Месяц, два, три? Он уже давно не пользовался дверным звонком и, открыв дверь своим ключом, тут же в коридоре положил его на полку. Повесил куртку на свой крючок. Вошёл тихо, крадучись, будто вор. Лида, как обычно, утопая в цветах, сидела у стола, вплотную придвинутому к окну. Сжатые резинкой волосы медовой прядью лежали на чуть ссутулившейся спине, тёплый свет торшера, переговаривался с настольной лампой. «Как у неё всегда уютно», – подумал Фред.

Он хотел обнять Лиду сзади, как прежде, по привычке запустив руку в вырез халатика. Её податливая грудь, ложившаяся в его ладонь, как в чашу, всегда встречала приветливо. Лида оглядывалась. Глаза сияли, и Фред тут же принимался целовать их. Сегодня он так не мог, стоял истуканом. Обернулась, в руке цветок алой розы, ещё не соединённой со стеблем. Простое, милое, будто озарённое чем-то лицо, всегда напоминало Фреду лик Мадонны с репродукции, которая когда-то давно висела в маминой комнате. Давно, ещё до переезда в девятиэтажку у кольцевой. Ту, старую квартиру в центре, он вспоминал часто, но чувство дома ушло куда-то, лишь иногда возникало в музеях или когда приходил к матери на кладбище. Тогда начинало сладко замирать сердце. Впрочем, в музеи он заходил редко, почти никогда. Да и к матери – два раза в год: перед Пасхой и осенью. В один из апрельских дней он встретился там с Лидой.