Красная строка. Коллективный сборник №2

Скоромыкин-Скоротыкин, Сруль и другие

Типы Чапаевской улицы

Этот рассказ появился как реакция на случайно найденные в интернете воспоминания о народном поэте Александре Скоромыкине, жившем в середине прошлого века в городе Куйбышеве. Мне показалось, что в рассказах этих многое идеализировано до некоторой сусальности образа. Дело в том, что фамилия поэта хорошо мне знакома по рассказам моего отца, непосредственно общавшегося со Скоромыкиным в период моего детства, вот я и решил записать рассказы отца и некоторые собственные воспоминания. В целях полноты картины, так сказать.

Итак, мой отец, Фадеев Арсений Дмитриевич, родился в 1923 году под Ульяновском (тогда еще Симбирском), провел детство и молодость в Куйбышеве по адресу Чапаевская 173, там же учился в школе №6 и оттуда в 1941-ом ушёл на войну. Отец – ветеран Краснознаменного Тихоокеанского флота. Там же в 1952 году родился и я, его сын. Чуть ниже по нашей улице, через один дом, в каморке под лестницей соседнего – через общий двор – дома с тогдашней больницей партактива (сейчас «Вторая областная больница», дом 165, так называемый «особняк Эрна») жил приятель детства отца, Витька Федулов или попросту Федуляшкин, иногда Витуляш. Там в закутке размером два на два метра частенько собиралось развеселое общество. В середине пятидесятых-начале шестидесятых мне было лет пять-десять и, когда папаня периодически отправлялся в эту компанию, иногда и меня брал с собой, за что ему доставалось от мамы. Лиц я почти не запомнил – только причудливые имена входивших в компанию собутыльников: помимо Федуляшкина, забулдыжный поэт и известный в специфических кругах циркач-акробат Скоромыкин (к этому там добавляли еще то «Скоротыкин», то «Недотыкин») и некто Сруль, отставной учитель, которого выгнали с работы за драку прямо на уроке с учениками (отец так и не вспомнил в какой школе работал Сруль, поблизости их было две – 6-я и 72-я, скорее всего, в какой-то из них). По простоте душевной друзья не задавались вопросом, что за странное прозвище такое – Сруль. Им, похоже, было по фигу, что это не прозвище, а обычное еврейское имя (полная форма – Исраэль, Израиль), привлекала ассоциация краткой формы с близким по звучанию не самым приличным русским глаголом, естественно, воспринималась оно как его (глагола) производное, даже хорошо, что сам назвался – не нужно ничего придумывать, прикольней все равно не нашли бы. Иногда в каморке появлялась еще парочка столь же экзотичных личностей, имена их не сохранились вовсе. Жили они все, кроме Федуляшкина, вроде бы не на Чапаевской, но наведывались сюда регулярно; кажется, кто-то из них ночевал на чердаке драмтеатра (возможно, и служил там каким-нибудь подсобным рабочим сцены).

В те времена проблема толерантности на повестке дня не стояла, но и не сочинили ещё «нетолерантного» анекдота про крокодила Гену, катавшего Чебурашку на руле велосипеда и остановленного милиционером: «А ну-ка, быстренько уберите этого с руля!» – «Да не Сруль я, а Чебурашка!» Наш Сруль, как и Чебурашка, был фигурой анекдотической: тщедушного вида и, судя по его не задавшемуся учительству, психоватый, постоянная мишень для шуточек собутыльников, но в целом в компании, несмотря на смешки, все относились друг к другу подчеркнуто уважительно, даже по-своему нежно, и самым смешным персонажам наливали первым. Да и как иначе! Сруль держался с юмористическим достоинством и ходил всегда по-печорински – вытянув руки по швам, словно на плацу, что, согласно М. Ю. Лермонтову есть «верный признак некоторой скрытности характера». Особенность эта бывшего учителя, естественно, также не обходилась без приятельских комментариев, друзья над ним и поэтом постоянно подтрунивали, особенно Федуляшкин – тот еще приколист, это и составляло основную тему для разговоров под лестницей: «Сруль как герой нашего времени!» Тот отбрехивался как мог. Поэта зацепить было сложнее. Скоромыкин часто читал гнусавым голосом стихи типа

«Вся жизнь прошла под скрип кроватей ржавых // И я отцвёл, как майские цветы, // Теперь никто с желаньем, как бывало, // Не побежит со мной в кусты!»

Эстетом поэт явно не был и изысканностью формы и мысли для своих сочинений не задавался, довольствуясь самыми простыми рифмами типа «цветы-кусты» или «пришел-нашел», зато они радовали благодарную куйбышевскую аудиторию доходчивостью и близостью к жизни.

Стихов было много (по крайней мере так казалось), они трогали корявые души хмельных насмешников, сочинялись на все случаи жизни и шли «на ура»; так, настреляв на бухло по мелочи и не желая расставаться с деньгами, Скоромыкин-Скоротыкин под аплодисменты присутствующих отбивался от кредиторов высоким слогом, гундя в нос и отставив правую руку: