КРАСНОЕ И КОРИЧНЕВОЕ. Книга о советском нацизме

На следующее утро на Новом Арбате я не удержался от соблазна посетить кооперативное чудо. Туалет блистал кафелем и зеркалами. Даже "кошками" в нем не пахло. У дверей сидела не

153

столетняя бабуля с чулком, а миловидная женщина средних лет. Перед ней на столе, рядом с блюдцем для дани, стояла небольшая вазочка со свежими пунцовыми гвоздиками. Но музыки никакой не было.

— А что же Высоцкий — разве он у вас не поет? — спросил я.

— Теперь не поет, — ответила она полушепотом, заметно смутившись.

— А почему?

— Запретили, — сказала она еще тише и запунцовела, как гвоздика.

Я живо представил себе, как к притаившемуся в туалете Высоцкому подкрадываются дюжие дяди в белых халатах, из под которых выглядывают шпоры; как, изловчившись, набрасывают на поэта смирительную рубашку, волокут вверх по лестнице, а он, отбиваясь отчаянно торопится допеть:

Лечь бы на дно, как подводная лодка,

Чтоб не сумели запеленговать.

За перестройку в России все, но каждый кроит ее на свой вкус и лад. Одни идиоты хотят заставить непокоренного поэта петь в туалете, другие идиоты изгоняют его оттуда. У тех и других самые лучшие побуждения. И те и другие жаждут обновления.

Общество "Память" тоже за перестройку. Я встретился в Москве со многими людьми из разных неформальных объединений и групп, которые внимательно следят за деятельностью "Памяти", знакомы с его историей, располагают массой документов "Памяти" и о "Памяти". Всем этим они щедро со мной делились, как и устными сообщениями о том, что не запечатлено в печатных или самиздатских публикациях.

Встречаться с лидером объединения "Память" Д. Д. Васильевым у меня желания не было: его взгляды и ораторские приемы известны из имеющихся у меня магнитозаписей его выступлений, а внешний вид, весьма импозантный, знаком по опубликованным фотографиям и телевизионным интервью. К тому

154

же как раз во время моего пребывания в Москве в историко-патриотическом объединении шла своя перестройка. Некоторые члены правления потребовали от Дмитрия Васильева представить отчет о расходовании финансовых средств. Финансовый отчет Васильева не удовлетворил часть правления, его обвинили в растрате крупных сумм. Кое-кто, однако, с этим не согласился. Произошел раскол. Зная обо всем этом, я окончательно решил не тратить время на встречу с Васильевым. Было ясно, что правды он все равно не расскажет.

Раскол в "Памяти" намечался давно. Еще в феврале 1988 года я читал в советской газете интервью с двумя членами общества: доктором химических наук С. И. Ждановым и художником И. С. Сычевым. Оба доказывали, что представляют "хорошую" "Память", тогда как Васильев представляет "плохую". Публикация сопровождалась выразительной карикатурой на Васильева.1 Кто-то хотел сохранить "Память", но избавиться от ее одиозного лидера. Уже тогда представля-лось, что Васильев — это отработанный пар. Однако у него оказался достаточный запас прочнос-ти, чтобы сохранить за собой лидерство в объединении и даже взять под свою руку объединения Ленинграда, Новосибирска, Свердловска и других городов, образовав историко-патриотический фронт "Память". Но наряду с ним стала прорисовываться другая организация — движение "Память". Лидером движения называли Игоря Сергеевича Сычева. С ним я и договорился о встрече.

В начале было слово

Игорь Сычев живет на Большой Филевской улице, в типичной пятиэтажной хрущобе. Стан-дартная двухкомнатная квартирка на втором этаже. С ним сын и две симпатичные собачонки, устроившие при моем появлении шумную возню. В квартире отменный порядок, но присутствия женщины не чувствуется. Порядок какой-то мужской, слишком строгий, почти военный. Возмож-но, что такое впечатление создают квадраты больших плакатов развешенных на стенах в строгой симметрии, как вой-

155

ска на параде. Верхний ряд занимают портреты русских полководцев — от Александра Невского до Суворова и Кутузова. В углах по обе стороны от входной двери стоят знамена, словно только что вынесенные из огня сражений.

Но беседа наша течет мирно.

Мы сидим у небольшого стола, придвинутого к стене. Я — по правую руку от хозяина, а по левую — его сын, худощавый парнишка лет 20-22-х, за два часа не проронивший ни слова. Приучен не вмешиваться в разговоры старших.

Игорю Сергеевичу лет сорок пять. У него приятное простое лицо. Откинутые волосы открывают чистый лоб. Небольшая борода его нисколько не старит. Голубые глаза смотрят прямо, хотя и выдают некоторое волнение. Ему не раз уже приходилось давать интервью, но к встречам с такими далекими гостями, как я, он еще не привык.

— Расскажите, пожалуйста о себе, об обществе "Память", его истории, — прошу я.2