Читаем Красное каление. Роман. Том первый. Волчье время полностью

Над качающимися рядами повисла мертвая тишина, прерываемая только редким кашлем. Гришка, не подымая головы, крепче сжал локоть Гаврилова. Стоящий позади их коренастый мужичок, из мобилизованных новоманычских, вдруг, сочно шмыгнув носом, повернул голову к своему соседу: -Ну, а шо, Мытька, желаешь ты сегодня уже дома…вечерять, га? Так, а я –желаю! –и, не дождавшись ответа, поднявши правую руку, вышел из рядов. И скорым шагом направился прямо к стоящим офицерам. Охранные казаки, было, напряглись, но тот вдруг остановился и, повернувшись к пленным, выставил в сторону полка указательный палец:


-А вона! Вона они, Ваши благородия, стоят! Значит, наш…это,..их, комполка! Гаврилов! И прихвостень его, навроде ординарца, Гришка! Во-он, стоят, морды свои опустивши!..Гниды!


Громадный казак, прокашлявшись, вынул из кобуры наган и, подойдя вплотную к строю полка, глядя в упор на Гришку, прогремел басом:


-А ну! Выходи!! Швыдче, сук-кины дети! –и, ухватив за плечо стоящего ближе Остапенко, легко выбросил того из ряда. Степан, шатаясь, с поднятой головой, вышел из строя сам, став рядом с Гришкой. Из рядов других полков, тоже, видимо недавно мобилизованные из окрестных слободок, вывели еще несколько уцелевших командиров.


Владимир, когда выдернутый из строя казаком Гришка оказался на площади, как раз негромко беседовал с Романовским и, краем зрения  вдруг неожиданно поймал   этот хищный желтый блеск суженных, глубоко посаженных  глаз, играющие желваки на широких скулах, редкие усики…И, на полуслове, так и застыл с открытым ртом, невольно расширившимися глазами впившись в своего палача. Генерал, перехватив его взгляд, и сам, с любопытством всматриваясь в Гаврилова с Гришкой, спросил вдруг:


 -Что, господин подполковник, никак старого знакомого встретили? У Вас, Владимир Алексеич,  это прямо на лице написано!


-Знакомый, да-да…,-со смущением отвечал побледневший Владимир, -но это, Ваше Превосходительство, история не совсем…приятная. Расскажу, как нибудь… Вот ведь!  А пока, если позволите, мне этих…двоих пленных хотелось бы…допросить. В интересах контрразведки армии. Не возражаете?


Романовский помрачнел и молча кивнул в знак одобрения. Остальных  красных командиров, выданных своими же подчиненными, в большинстве своем израненных и потому попавших в плен, расстреляли тут же, перед строем. Они умирали мужественно, молча, гордо подняв голову, никто не струсил и не смалодушничал, так что у Романовского невольно вырвалось:


-Ах! Какие молодцы, ведь какие были бы… командиры! Жаль…-и при этом некоторые офицеры в недоумении уставились на своего генерала.


Вечером того же дня, уже на закате солнца, Владимир, возвращаясь из госпиталя, куда он не надолго  забежал к Ольге, поднимаясь по высоким ступеням здания штаба, столкнулся, буквально лицом к лицу, с Романовским, спускавшимся вниз.


-Идемте, Владимир Алексеич, пройдемся, день был…напряженный, надо отвлечься, не правда ли? Я как раз Вас разыскивал, ибо не знаю в штабе собеседника, лучше подполковника Крестинского!


-Ну…,-растерялся Владимир, -Вы мне льстите, Иван Павлович, право, неловко…Ну, раз так…У меня к Вам просьба, Ваше Превосходительство, я…


-Ну да оставьте же этот тон, голубчик, не стоит. Что у Вас? Идемте, тут, за углом, сегодня открылся небольшой ресторанчик, а я голоден, как…бездомный пес! Не сомневаюсь, что и Ваш желудок пуст!


   Заказав небогатый ужин, Романовский с улыбкой  спросил, что за просьба. Владимир, опустив глаза, впервые за все время своего знакомства с этим простым, открытым и честным человеком, почувствовал некую неловкость. Но, тут же вспомнив, что это была именно его идея, сразу так понравившаяся Оленьке, и что он опрометчиво обещал решить вопрос сегодня же, он, густо раскрасневшись, и, несколько смутившись, с сияющим лицом объявил:


-Женюсь, Иван Павлович! Во-от. И мы с Ольгой, то есть, я, как офицер, и она, как дочь офицера Русской армии, просим Вас быть Свидетелем на нашей свадьбе, это первая наша просьба, а вторая, мы хотим, мы, дорогой Иван Павлович, давно мечтали, что непременно будем  венчаться в нашем ростовском Храме святого Князя Александра Невского! Уж не откажите, Ваше Превосходительство! Век не забудем…


-Во-от оно что-о…,-улыбающийся  Романовский, смущенный не менее Владимира, откинулся на спинку кресла,-а знаете, Владимир Алексеич, вот кем никогда и не имел чести бывать, так это – шафером! Надо попробовать! Очень рад! Жаль, что супруга моя, Леночка, пока не в Ростове…Ну, а насчет венчания в Соборе Александра Невского, так считайте вопрос уже решенным, я договорюсь с Епархией. Что делать? Война –войной, а детишек России тоже рожать надобно!



    …-Ну что, Григорий, сапоги мои подошли тебе, не жмут в подъеме? –Крестинский, простодушно улыбаясь, всматривался в посеревшее и обрастающее трехдневной щетиной лицо своего мучителя, -ведь взял ты их, второпях даже и не примерив, а? Да-а, изрядно они, братец, подистоптались, однако…


Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза