Красные блокноты Кристины

Смотрят с мужем Midsomer murders, едят сушки и халву с чаем. Сначала долго не ела сладкое, чувствовала себя виноватой, потом забыла – и верно, разве что-то исправится, если выбросить купленную на той неделе вкусную подсолнечную халву, карамель со сливочной начинкой, пачку «Юбилейного»? Ведь затем и покупали, чтобы сидеть вместе перед телевизором, перекатывать карамель на языке, чувствовать. Только потом Сережа позвонил и сказал, что мама умерла. Тогда спрятала все, хотела выбросить – из-за дочери не стала.

И можно ли было подумать, что уже через три недели они будут снова сидеть вдвоем (Лиза через два дня после похорон уехала, хорошо, пускай, что здесь торчать – у нее свое), разгадывать давно разгаданные преступления, потому как смотрят не в первый раз, смеяться над котом, друг над другом?

– Алин, – говорит муж, – давай на паузу поставим, а я еще горяченького налью?

– Давай.

Муж приносит свежий чай и еще сладостей на большом блюде, несколько шоколадных конфет без фантиков.

– А это зачем?

– Разве не хочется?

Ей не хочется. Она вспоминает, как мама любила шоколадные конфеты, но нельзя было из-за диабета. Они старались купить особенные, на фруктозе, и она брала, радовалась, но, кажется, все равно тайком покупала и ела самые обыкновенные, приторные. Но ведь не сказать было, не доказать. Только отец мог, но отец и раньше все время молчал.

– Все-таки странно, – говорит муж, – что он не одернул эту Ингу, не сказал ничего. Она же такую ерунду несла, и – где…

– Ну вот ты и сказал. Может быть, поэтому я так и хотела, чтобы ты пришел.

– Спасибо.

– Да не в том дело. А в том, что они с мамой и в самом деле всю жизнь были знакомы. А если всю жизнь – то что скажешь? Значит, имеет право. Она помнит день, когда я в школу пошла.

– Ничего она не помнит, говорит только. Еще и к папе твоему пристала в такой момент…

– Отец не обиделся, он вообще ее не слушал.

Midsomer murders на паузе, никто не включает. Инспектор Барнаби смотрит на кого-то за пределами кадра.

– Наверное, плохо, что мы его к себе не зовем.

– Кто не зовет?

– Ты.

– Хорошо, я сейчас позвоню. Только пьяным приедет, этого хочешь?

– Пусть пьяным приезжает.

– Хорошо.

Алина звонит отцу, он долго не берет трубку, она даже начинает думать, что все, можно легко сказать, оправдаться – не взял, занят или спит, перезвоню позже; и этого позже еще долго может не быть. Сама не могла быть с ним долго после того дня, как они с женой Сережи приезжали в квартире убираться. Полы помыли, выбросили пустые бутылки. Отец сидел в кресле перед выключенным телевизором, ничего не хотел. Жена Сережи предлагала вызвать нарколога или психиатра, но Алина не смогла.

Как вызвать отцу психиатра, если он всегда с балкона на детскую площадку смотрел, чтобы ее не обидели?.. У всех-то только мамы смотрели, а чтобы отец – никогда. Это отличало, выделяло ее.

Полы мыла и плакала.

Потому что поняла – не хотела, чтобы смотрела мама, еще и потому, что та закричать могла на весь двор, хотя, когда Алина росла, уже не принято было кричать. Может быть, потому отец молчал и дома.

А теперь ему нельзя молчать.

Так и не вызвали никого, решили между собой – приедем, будем каждые два дня приезжать по очереди, только бы не оставлять одного. Но как решили – так и забылось. Может быть, жена Сережи и приезжала, Алина – нет. Первые дни еще звонила, потом не смогла себя заставить.

Но после пятого гудка отец вдруг берет трубку.

– Алин, ты?

– Да, пап. Как ты?

– Я? Да ничего.

– Ничего?

– Да.

У него голос спокойный, трезвый. Телевизор работает, звук пробивается в микрофон. Музыка – и еще чей-то голос, живой, близкий.

– Ты один?

Он мнется, потом говорит – нет, не один.

Алина думает – с кем, с медсестрой, с соседкой, с Ингой? Нет, с ней точно не станет. Но ведь поздно уже.

– Да я тут давно хотел сказать тебе, – вдруг начинает отец, – только ты ведь не одобришь наверняка. Я тут женщину одну хорошую встретил.

– Женщину?

– Ну да. Бабушку, можно сказать.

– Какую еще бабушку, пап?

– Да вот обычную бабушку, Алевтиной зовут.

– И давно ты ее встретил?

Молчит.

– Ну чего ты хочешь, чего? Еще тогда, в августе. В конце.

– Это что – через неделю после мамы?

Алина думает про себя, не говорит.

– А где вы познакомились?

– На почте.

– Что, просто на почте? И ты первым подошел? Пап, может, не знаю, ты нас познакомишь?

– Да я не подходил, она какую-то бумажку уронила, поднять не могла… ну, я и поднял. Познакомлю, конечно, только не сейчас, хорошо? Придем к тебе в октябре, поздравим… Сейчас рано.

– Да я, может, и отмечать не буду.

– Это почему?

Он помолчал.

– Отмечай обязательно.

Алина кладет телефон на комод, поднимает глаза на мужа.

Смотрят дальше, разгадывают забытое.

– Это что же, – вдруг говорит он, – у тебя, получается, мачеха будет?

И смеются, давно так не смеялись.

*

Поднять не смогла, ночью думает Алина, не может уснуть. Да нет, ерунда. И в сорок-то лет уже было тяжело нагибаться.

*