Красные блокноты Кристины

И она делает шаг назад, прижимается спиной к сто первому кабинету, снова не успевает закрыть глаза, когда мимо провозят мужчину, и от санитара пахнет дешевыми сладковатыми мужскими духами из эйвон: папе заказывала давно, а запах остался.

Прыщики

Моя стена во «ВКонтакте» покрыта стихами, словно спина – мелкими красными, негноящимися прыщиками, возникающими из-за жары, перепадов температуры, от простыни, сотни раз постиранного в горячей воде жесткого хлопка с невидимыми, но ощутимыми кожей сухими острыми катышками. И как открываешь спину перед собой, обнажаешь ее, чтобы удостовериться, что они никуда не исчезли, не стали меньше, – а в плохие дни и вовсе каждые несколько минут смотришь, сама себе надоедаешь футболку поднимать, – так нажимаешь постоянно кнопку «Обновить», похожую на маленькую мертвую змейку с головой-стрелочкой, чтобы увидеть всевозможные, не оставленные еще комментарии и лайки, придирчиво радуешься каждому, ждешь.

И прыщи пройдут, и стихи начнутся, когда перестанешь смотреть, когда отойдешь навсегда от зеркал.

Писала и подчеркивала

В Кристинке росла опухоль.

Каждые полгода она приходила и ложилась на белую, застланную полиэтиленовой клеенкой кушетку и ждала цифр. Цифры значили сантиметры. Когда сантиметров станет слишком много, ей придется лечь в районную больницу, в отделение гинекологии, и вырезать – все из себя, всю себя. Но пока-то было можно, пока сантиметры были не такими страшными, ходила и ходила, думала, что рано или поздно оно остановится, потому что внутри и места-то столько нет. Каждый раз, когда ложилась, неловко ерзала голой кожей на голубоватой поверхности. В кабинете не холодно, не горячо – нарочно сделали, чтобы тела не чувствовать в воздухе.

Сегодня врач водила датчик внутри особенно внимательно и больно, а потом сразу пошла к столу. Она писала и подчеркивала.

Писала и подчеркивала.

Что, спросила Кристинка, не поднимаясь, не сведя коленей вместе, пора?

Не хотела: звонить в больницу, слушать, как не отвечают, стесняясь, говорить, что это нужно по страховому полису сделать, а ее спросят, где родилась, почему не поедет туда, где такой полис всем известен, голубовато-белый, он сейчас не нужен и лежит в паспорте, потому что УЗИ она делает платно, каждые полгода отнимая от продуктов, мелирования прядей и платьишка из эйчэндэма за полторы тысячи. Но шестидесяти на операцию от платьишка не отнимешь, поэтому ей хотелось, чтобы врач теперь выдохнула – ну вот, кажется, стабилизировалась, можете не волноваться. Или какое слово должно быть. Но врач, кажется, вовсе не дышала.

Закончилась, рассосалась, хотя так не бывает, Кристинка много читает об этом, открывает каждое утро новую вкладку браузера.

Врач не отвечала, а опухоль росла, не останавливалась, каждую минуту становилась тяжелее, ощутимее.

Сонечка

Сначала Анна нащупала что-то в груди, под соском – будто кусочек сердца оторвался и не вышел через кожу ни к кому, остался. Нащупала, внимания не обратила – подумала, рассосется к следующему разу, вернется обратно, к сердцу прирастет. Но на десятый день цикла, когда снова водила руками по груди в душе, ощупывала, прижимала – почувствовала, что узелок на месте, ничего не сделалось. Не растворился и не исчез; больше тоже не стал. Хорошо, решила она, пусть будет так – буду растить, нянчить. Ничего не сделаешь.

Анна назвала ее – сразу решила, что ее, – Соней, разговаривала – ах ты моя девочка, моя Сонечка, не боли, не рвись, держись себе, ведь не больно же, правда, не больно? Не расти. И Соня не росла месяц, второй месяц, как и просили. Соня слушалась и не болела – только вот так, если при мытье сильнее надавить, если лифчик тугой купить. И она перестала покупать лифчики, хотя всегда раньше по весне, к лету ближе, к маю, мечтала о тонком кружевном, бесшовном – отчетливее представляла себя в нем девочкой, юницей. Но теперь-то из-за Сони надела и всегда носила старенький бежевый, с растянутыми лямками, с катышками на чашечках. Раньше и он натирал, но косточки со временем ослабли, расслабились, приспособились к ее телу. Зато не виден под любым платьем, под белой футболкой – и Сонечку не тревожит.

Через три месяца Сонечка стала расти. То есть, наверное, и раньше росла, только под пальцами не ощущалось – и она уговаривала уже не узелок, а себя, что все хорошо, что все остановилось. Но однажды раздевалась перед большим зеркалом в прихожей, бросила взгляд – а там заметно, уже и трогать не надо; проступило. Тогда решила позвонить маме.

Мама в другом городе взяла трубку и сказала – срочно иди к врачу, вот прямо сейчас, при мне, звони и записывайся. Как же так, мама, сказала она и заплакала. А потом положила трубку и стала искать адрес женской консультации в своем новом городе, к которому еще не привыкла до конца, не освоилась. Знала только кофейню через два квартала, клумбы в парках, набережную с размеченной велосипедной дорожкой, магазин со вкусными слойками, а больше ничего.