Красные часы

– Можете, просто не хотите, – жизнеописательница пытается ровно дышать, но легкие разбухли, как размоченная дождем древесина. – Пожалуйста? Это… это изменит мою жизнь. Я никогда никому не скажу. Если придется, солгу в суде, – не стоило этого говорить: соцработница щурится. – Но врать, конечно, не потребуется, никто никогда не узнает, сама не знаю, зачем я так сказала, наверное, чтобы подчеркнуть, как это для меня важно, и для ребеночка, у него ведь будет хорошая семья, очень хорошая.

Черное серебро с океаном.

На поезде на Гунакадейтский маяк.

– Пожалуйста? Пожалуйста?!

«Дыши, Стивенс».

– Моей начальницы сегодня нет, но, может, вы хотите, чтобы она вам позвонила? – медленно, раздельно выговаривая слова, произносит соцработница.

– Она сможет дать мне отсрочку?

– «Каждому ребенку – два родителя» – это федеральный закон. Даже если мы предоставим отсрочку незамужним претенденткам, усыновление все равно нельзя будет потом легально оформить. А значит, пострадают все заинтересованные стороны, – и она добавляет: – Но вы, ясное дело, можете остаться в списке ожидания для потенциальных опекунов.

Разбухшие легкие безуспешно пытаются сделать нормальный вдох.

По дороге в Ньювилл жизнеописательница хватает ртом воздух.

На пляже ветер треплет ее волосы и бросает их прямо в глаза. Она сдергивает с ноги кроссовок и швыряет его в низколетящую чайку. Грязно ругается. Поднимает кроссовок. Остервенело пинает старое бревно. Тут хорошо впадать в ярость: небо и море вполне могут стерпеть любой гнев. Ее крик поглощают ревущие волны, слоистые облачные горы. В Орегоне январь, и на берегу ни души.

* * *

Судовой врач сообщил, что у него украли походную аптечку. Ее обнаружили на снегу в нескольких ярдах от палаток, оттуда пропали морфин и опиум. В краже обвинили одного сноровистого матроса, его пристрелили на месте.

Дочь

– Присяжные точно вынесут обвинительный приговор, – заявляет папа.

– Ты у нас теперь будущее прорицаешь? – спрашивает дочь.

– Я слышал, она опростоволосилась в суде. Так что прямая дорога ей в тюрьму, отсиживать свой срок.

– А что ты так радуешься? – ее сегодня мутит больше обычного.

– Пусть заплатит свой долг обществу, это честно.

Дочь отпивает воды, чтобы унять тошноту.

– А что, если она не совершала того, что про нее рассказывают? Что, если?..

– Мэтти, будешь еще рис?

– Ты просто веришь всему, что в новостях болтают. А сам даже не ходил на суд.

– Мать спрашивает, будешь ли ты рис.

– Нет, спасибо.

– Точно, котик? – мама так и сидит с миской в руках.

– Тебе мисс Стивенс сказала, что эта женщина невиновна? Не надо вмешивать детей в политику, если она…

– Я и своей головой думать умею. Мисс Стивенс ни хрена такого не говорила.

– Следи за выражениями, – возмущается мама.

– Миллионы разных несправедливостей творятся среди бела дня, обычные граждане обо всем этом знают, но ничего не предпринимают.

– Например? – спрашивает папа.

– Эффект постороннего. Никто не поможет жертве преступления, когда вокруг есть еще люди, потому что каждый думает, что поможет кто-то другой.

– Принято. Еще?

Отец учил ее, что в споре нужно приводить больше одного примера, а во время переговоров ссылаться на цифры, не кратные десяти, иначе получается подозрительно гладко.

– Например, все на свете знают, что на Фарерских островах убивают гринд, и никто…

– У местных жителей есть право на их древние ритуалы, – папа отрезает кусочек от маленькой свиной отбивной. – На Фарерских островах уже много веков охотятся на китов.

– Гринды – это в буквальном смысле дельфины, только океанские, они так и называются – черные дельфины.

– Про это я ничего не знаю.

– А я, папа, знаю. И это именно что дельфины.

– Смысл в том, что они съедают всех убитых китов и убивают ровно столько, сколько могут съесть. Добыча по-честному делится среди всех жителей.

– Молодцы какие, – бормочет дочь.

– Ты не заболела? – волнуется мама. – Вид у тебя какой-то…

– Со мной все в порядке!

– Не надо так переживать из-за математической академии, – продолжает мама. – Попадешь – хорошо, не попадешь – можно в следующем году попробовать.

– Она и в этом вполне может туда попасть.

– Можно мне выйти из-за стола? – говорит дочь.

Ей нужно очиститься. Нужно, чтобы прекратилась тошнота. Чтобы перестали проступать синие жилки на разбухшей груди. «Забесплатно молока ни-ни».

Как же она скучает по Ясмин.

Колония Болт-Ривер – это тюрьма штата Орегон для несовершеннолетних преступниц с двенадцати до двадцати лет, нестрогого режима.

За первый год, который Ясмин там провела, дочь отправила ей в общей сложности шестьдесят четыре письма, открытки и передачи.

А в ответ не услышала ничегошеньки.

Каждый раз, когда она звонила, ей говорили: «Заключенная не хочет отвечать на ваш звонок».

«Мэтти, я не знаю. Просто не знаю», – отвечала мама Ясмин.

Спустя год дочь бросила попытки.

* * *