Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

На «губу» — гарнизонную тюрьму — у нас отсылают остриженным наголо, без ремня — гимнастёрка, как юбка (срам!), — и в сопровождении сержанта или старшины. «Обречённые на смерть приветствуют тебя, цезарь!»

После «губы» мы ещё с месяц потешались над Санькой: «Как грудные железы у Фроськи, мягкие или шарами из железа?..»

Начальник училища генерал Смирнов счёл возможным простить «юношу» и не отчислять в солдаты. Саньке девятнадцать, его возраст давно призывнόй, направили бы в «стройбат».

По слухам, генерал сказал командиру роты: «Отчислять… — это слишком. И замполит согласен. Юноша погорячился. Девятнадцать лет! Молодая кровь — это крепкое вино. Да и всех грехов: только обнял… Это не совсем прилично, но… кровь, знаете ли, горячит. Юность… Пусть его гауптвахта и охладит…»

У генерала молодая красивая жена. Он весь в орденах, будто скроенный из сверкающего железа, а рядом сияет молодостью высокая стройная женщина. На праздниках офицеры отдают честь ему, а после склоняют головы…

Шутки шутками, а как мимо Фроськи строем, так по-прежнему — общий разброд. Ребята вздыхают: «Восьмёрку пишет». И опять-такие прозвище приспособили, не приведи Господь…

— Брит и лишён свободы за наплевательское отношение к святыням, — молвил по сему случаю ротный любимец капитан Розанов — преподаватель логики, молодцеватый офицер и превосходнейший стрелок из пистолета. Как он пятак на 20 шагов сшибает — это нужно видеть! А насчёт святынь он загнул, конечно…

«Малакия[61] всё это, — корю я себя, пытаясь выработать равнодушие к девушкам. — Воин должен быть суров и неподатлив соблазнам. Женщина не должна иметь власть надо мной, как вообще и любой другой человек, кроме власти воинской, власти служения долгу и Отечеству».

Подполковник Лёвушкин согласно распоряжения начальника политотдела полковника Салтыкова запретил Саньке участвовать в концерте 23 февраля. Это уж слишком! Каждому военнослужащему известно: за один проступок два раза не наказывают, гуси-лебеди! Что уж тут такого: обнял девушку. Господи, да какая же она горластая!..

Мне нравится стоять у окна, когда я один. Мне нравится смотреть на белые облака…

И накрылся «Золотой ключик»! И я больше не увижу чёрные глаза «химички» и не прочту в них то, что невозможно выразить словами и отчего сердце вдруг отбивает гулкие удары в груди… Мы как раз решили двинуть спектакль без генеральной в день Советской Армии. Павел Абрамович уже со мной за реквизитом съездил — это на трамвайчике, между Соколовой горой и Глебычевым оврагом, старый дощатый дом. Каких только там костюмов нет! А как их подбирать интересно! А шкафов!..

И тем более обидно: ради спектакля я и от наряда освободился. Володька Утехин подменил — он тоже «вицарь», правда, не «старший». А теперь труби в воскресенье…

А глаза «химички» на уроках — лёд. Она будто не видит и вовсе не знает нас. Я только и мог встретиться с ней там, на сцене, а теперь всё погорело, всё безнадёжно… Чёрт его дёрнул, этого Саньку, наложить руки на Фроськны прелести, хватило же решимости! А так про него и не скажешь, стеснителен, всем везде и всюду «извините, пожалуйста»… Правда, плотно бильярдной вырисованности груди эти — бесспорно, тόковые, высокого электрического накала. В секунду целую роту сбивают с правильного шага…

Разве я солдат, воин? Я весь из противоречий и слабостей. Каменная однозначность в чувствах недостижима. Я совсем другой. И этого другого я презираю…

А попробуй, не сбейся, у каждого ведь всего два глаза…

* * *

По пятницам, чтобы ни случилось, а в училище торжественная проверка: зимой — по три роты в актовом зале в разное время. А вот, весной, летом и осенью — на плацу. Сходятся все роты. Первая выпускная на правом фланге. Появляется дежурный по училищу и принимает доклады командиров рот. Роты при этом не шелохнутся.

Следует команда дежурного и появляется знамя училища в сопровождении знамённого взвода. Он с боевыми карабинами за плечом. Оркестр играет марш.

И вот идёт начальник училища. Оркестр азартно исполняет встречный марш и с первыми словами доклада дежурного по училищу смолкает, ровно обрезанный. Всё училище, как единый механизм: ни шевеления, ни шёпота — безмолвные шеренги суворовцев с ротными и взводными офицерами на правом фланге каждой роты и взвода.

Начальник училища здоровается, и роты на одном дыхании вылаивают: «Здравия желаем, товарищ генерал!» Нам радостно от того, что мы все — вместе, что вместе мы — сила и что отвечаем так ловко и быстро.

— Вольно, — говорит генерал.

— Вольно! — выкрикивает команду на весь плац дежурный по училищу.

— Командиры рот, ко мне, — приказывает генерал.

В этот раз вместе с генералом и начальник учебной части полковник Филимонов. Он стоит, как положено, на полшага сзади начальника училища, отдавая этим должное своему начальнику. Полковник как всегда прям, будто в корсете, и бесстрастен. Начищенные шпоры отливают серебром.

— Командиры рот, к начальнику училища! — выкрикивает дежурный.