Читаем Красные полностью

Существует, впрочем, версия, что выстрел крейсера был не столько сигналом к началу штурма (бой на Дворцовой площади шел уже до него), сколько средством психологического воздействия на защитников Зимнего. Тем не менее с 9 до 10 часов вечера 25 октября силы ВРК действительно пытались прорваться во дворец. «Вдруг впереди загремело «ура!». Большевики пошли в атаку. В одну минуту вокруг все загрохотало… Атака захлебнулась. Неприятель залег», — вспоминала старший унтер-офицер женского батальона Мария Бочарникова.

Атака была остановлена сильным ружейным и пулеметным огнем. Антонов наблюдал, как «беспорядочные толпы матросов, солдат, красногвардейцев то наплывают к воротам дворца, то отхлынывают». Временное правительство сообщило: «Положение признается благоприятным… Дворец обстреливается, но только ружейным огнем без всяких результатов. Выяснено, что противник слаб». Ну уж кто бы говорил…

Однако, по одним данным, именно после этой попытки штурма сдались еще часть юнкеров и женщины из ударного батальона. По другим, это произошло еще до выстрела «Авроры». Когда ударницы покидали баррикады, площадь огласилась криками «ура!», и это было воспринято как капитуляция защитников дворца.

Одну из последних попыток остановить кровопролитие предприняла депутация городской думы. Несколько сотен человек отправились к Зимнему с пением «Марсельезы» и пакетами с едой в руках для министров, но были остановлены матросами, которые отказались их пропустить. Началась перепалка. Матросы кричали: «Поворачивай оглобли! Давай по домам, а не то мы вас прикладами!» «Пропустите нас, мы идем умирать!» — кричали депутаты. «Идите домой и выпейте яду!» — ехидно отвечали им матросы. Тут приехал Подвойский, который объявил депутации, что поддерживать уже некого, а депутацию могут еще чего доброго перестрелять. Он тоже повторил: «Идите-ка лучше домой».

Пришлось возвращаться. На обратной дороге члены депутации, возмущаясь поведением большевиков и стыдясь самих себя, съели приготовленные для осажденных министров хлеб и колбасу.

Несмотря на призывы Ленина, свергнуть Временное правительство до начала работы съезда Советов все-таки не удалось. Съезд открылся в Смольном в 22.40, когда Зимний еще не был взят. Он проходил под звуки артиллерийской канонады — дворец начали уже обстреливать орудия Петропавловки. Меньшевики и эсеры в знак протеста ушли со съезда (левые эсеры остались). Троцкий на это заявил, что «восстание народных масс не нуждается в оправдании». Съезд осудил уход «соглашателей». Интересно, что на первом заседании съезда Ленина не было — он находился в штабе ВРК и фактически руководил штурмом.

В 23.00 по дворцу открыли огонь орудия Петропавловской крепости. Подвойский утверждал, что сначала прозвучали три холостых выстрела. Это был сигнал, по которому «наши части двинулись вперед», но «баррикады встретили их решительным отпором». «Вдруг, — продолжал Подвойский, — над головами у нас поплыл тупой гул, за ним второй… Это «Аврора» из шестидюймовых посылала свои тяжелые снаряды».

О том, что «Аврора» обстреливала дворец боевыми снарядами, говорили и писали многие. Джон Рид отмечал: «Тротуар под нашими ногами был засыпан штукатуркой, обвалившейся с дворцового карниза, куда ударило два снаряда с «Авроры». Других повреждений бомбардировка не причинила». Малянтович в мемуарах описывал эпизод, как к ним в кабинет принесли стакан от разорвавшегося снаряда, снаряда, который пробил стену дворца.

Вердеревский осмотрел его и, поставив на стол, сказал: «С «Авроры»…

— Пепельница на стол нашим преемникам, — сказал кто-то…

Нам доложили, что городская дума от лица всех партий посылает депутатов на «Аврору», чтобы уговорить команду не стрелять…»

И даже к 11-й годовщине Октября журнал «Огонек» напечатал фотографию стены с дырой с подписью: «Одна из комнат Зимнего дворца с пробитой залпом с «Авроры» стеной в Октябрьские дни 1917 года».

Однако «Правда» еще 27 октября 1917 года напечатала опровержение экипажа корабля, назвавшего эти обвинения «пятном позора на команду крейсера»: «Печать пишет, что «Аврора» открыла огонь по Зимнему дворцу, но знают ли г-да репортеры, что открытый нами огонь из пушек не оставил бы камня на камне не только от Зимнего дворца, но и прилегающих к нему улиц… Не верьте провокационным слухам. Это обычный прием буржуазной прессы забросать грязью и неосновательностью фактов происшествий, строить козни рабочему пролетариату. Что же касается выстрелов с крейсера, то был произведен только один холостой выстрел, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающих их к бдительности и готовности».

По наиболее распространенной версии, огонь боевыми снарядами вели все же орудия Петропавловки. Было сделано два выстрела из шестидюймовых орудий и 30–35 из трехдюймовых. Стреляли плохо — только два снаряда попали во дворец. Однако Троцкий потом утверждал, что стрельба сознательно велась «поверху», чтобы не разрушить дворец.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы