Красные

Красин смягчил свою позицию только в декабре 1917 года. 2 декабря Советская Россия подписала перемирие с Германией. 22 декабря в Брест-Литовске начались мирные переговоры с немцами и их союзниками. По некоторым данным, Троцкий уговорил Красина войти в состав делегации в качестве советника экономической и финансовой комиссии. На этот раз он, после некоторых колебаний, согласился и 28 декабря выехал в Брест-Литовск. Перед отъездом Красин написал жене, объяснив ей, почему он принял именно такое решение. «У народных комиссаров, разумеется, нет людей, понимающих что-либо в этой области, — отмечал Красин, — и вот они обратились ко мне, прося помочь им при этой части переговоров в качестве эксперта-консультанта. Мне, уже отклонявшему многократно предложения войти к ним в работу, трудно было отклонить в данном случае, когда требовались лишь мои специальные знания и когда оставлять этих политиков и литературоведов одних, значило бы, может быть, допустить ошибки и промахи, могущие больно отразиться и на русской промышленности, и на русских рабочих и крестьянах… Мой отказ был бы столь же недопустим, как отказ штабного или морского офицера принять участие в назначении военных условий мира или перемирия. И только в таком естестве я и рассматриваю свою задачу».

Вероятно, он действительно тогда так и думал. Но осталась ли его позиция прежней и в последующие годы, когда он стал одним из руководителей высшего советского звена? И почему Красин все-таки перешел к большевикам? Это на самом деле очень интересные вопросы.

Разумеется, объяснить это с точностью на сто процентов невозможно: чужая душа, как известно, — потемки. Те, кто хорошо знали его, буквально в один голос утверждают, что никаким идейным коммунистом в это время Красин уже не был и идеи мировой революции, диктатуры пролетариата и т. д. его совсем не интересовали. С другой стороны, он, безусловно, был патриотом-технократом и искренне переживал, когда видел, как разрушается русская промышленность, которой он отдавал немало сил даже тогда, когда руководил подпольщиками-боевиками.

Георгий Соломон (он в итоге тоже решил пойти работать на новую власть) вспоминал, что это решение они с Красиным приняли после мучительных размышлений и бесед между ними. «Встал вопрос, — писал Соломон, — имеем ли мы право при наличии всех отрицательных, выше вкратце отмеченных, обстоятельств оставаться в стороне, не должны ли мы, в интересах нашего служения народу, пойти на службу Советов с нашими силами, нашим опытом, и внести в дело, что можем, здорового. Не сможем ли мы бороться с той политикой оголтелого уничтожения всего, которой отметилась деятельность большевиков, не удастся ли нам повлиять на них, удержать от тех или иных безумных шагов… Ведь у нас были связи и опыт».

Выдвигалось и еще одно предположение — Красин почувствовал «вкус власти», который всегда ему импонировал. Но с этим вряд ли можно согласиться — никаких властолюбивых амбиций он никогда не проявлял. От своего пребывания во власти он, скорее, ценил комфорт и обеспеченный образ жизни. К такой жизни он уже привык, а в советских условиях она была возможна только для крупных начальников. «Этот невысокий, красивый, всегда прекрасно одетый барин чрезвычайно разнился от грязноватых ленинцев, — вспоминал о нем Александр Нагловский. — Разница была не только внешняя, но и внутренняя… Вообще это был европеец. В обращении он всегда был очень демократичен и приятен, но это опять-таки была лишь европейская форма. По сути своей Красин был человеком очень сухим, холодным, к людям симпатии не имевшим и людьми не интересовавшийся. Его мог волновать только лишь «бизнес». В этом смысле он и должен был проявить свои таланты, когда Ленин привлек его в Смольный для назначения на ответственные хозяйственные посты.

Помню, как Красин, смеясь, рассказывал о своем разговоре с Лениным на тему мировой пролетарской революции. Подсмеиваясь над собеседником, Ленин уверял Красина, что тот ничего уж в революциях не понимает.

— Все это будет совсем не так. Представьте себе, вы едете в экспрессе, за столиком у вас шампанское, цветы, вы наслаждаетесь с такими же буржуями, как и вы сам. Но вот входит кондуктор и кричит:

— Die nächste Station — Dictatur des Proletariats! Alles aussteigen!![24] — и Ленин, по словам Красина, заливался хохотом».

Постепенно Красин втягивался в работу на большевистскую власть и сам превращался в носителя этой власти. Весной и летом он вел в Берлине переговоры по дополнительным соглашениям к Брестскому мирному договору, а заодно переговоры с германским министерством о поставках в Россию угля и кокса в обмен на лен, лес и другие товары.

В августе он стал членом Президиума Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). «Я пока что не беру никаких громких официальных мест и должностей, а вхожу лишь в Президиум Высшего совета народного хозяйства и беру на себя фактическое руководство заграничной торговлей, не делаясь, однако, еще комиссаром промышленности и торговли», — писал Красин жене.