Красный браслет

Он кивнул, и тут же багряно-красный браслет лег на его запястье. Эдик уже нацелился на входную дверь, но женщина шагнула к ложному окну из матового стекла, поднесла свой браслет – тоже красный – к небольшому пульту. И немедленно окно превратилось в дверь, створки разъехались совершенно бесшумно. Эдуард смекнул, что это какое-то засекреченное отделение, раз вход в него такой странный.

Пока выглядело все привычно. Здесь тоже были двери, холлы, только на удивление пустынно, словно давно наступила ночь или отделение было необитаемо. Но это едва ли, в заброшенных местах запах другой. В холлах в больших кадках тускло светились темные силуэты растений – Редкий знал от Эллы, что они скрещены с генами светлячков, и в его отделении такие стояли. Но так темно там не бывало никогда, а уж он побродил ночами…

Вопросов Эдуард не задавал, хотя не терпелось узнать, что это за место и что тут происходит. Но его ведь и вели, чтобы дать некоторые ответы, поэтому дергать Верену не стоило, она и так, казалось, слегка не в себе.

Вдруг женщина остановилась, словно засомневалась в чем-то. В полутьме медленно оглянулась на спутника:

– Эдуард, вам наверняка кажется все это очень странным?

– Люблю все странное, – заверил он.

– Дело в том, что я кое-что слышала о вас.

– Например? – напрягся Редкий.

– Например, вы знаете о проекте «Первенцы» и уже много лет наблюдаете за ребятами, которые в рамках этого проекта появились на свет. Это так?

Он кивнул. Потом уточнил:

– О проекте я знаю недавно. А вот про ребят – да, давно. Наблюдал за ними с того времени, когда беззащитных бедолаг среди ночи подкинули в парк.

– Вы член «Комитета»? – задала она быстрый тревожный вопрос.

Эдик помотал головой:

– Нет, конечно же. Но в курсе. Верена, а вы что же, причастны к проекту?

Женщина энергично тряхнула головой, пушистые короткие волосы легким облачком взвились в воздух. На этот раз она была без шапочки.

– Нет, до недавнего времени я знала о первенцах не больше, чем любой сотрудник Института, – кроме тех, кто ими напрямую занимается. Что-то на уровне слухов. Здесь вообще каждый плотно занят своим делом и не стремится лезть туда, куда не имеет доступа. Необычных и шокирующих проектов хватает. Но некоторое время назад… – Она резко осеклась, Редкий даже насторожился: может, услышала что-то. Но все было тихо, лишь из-за двери, напротив которой они остановились, доносился ровный гул и попискивание какой-то электроники. – С какого-то времени о проекте стали говорить все чаще, особенно в свете той опасности, которой подвергались ученые в Северном коридоре. Остальным даже приближаться к нему было запрещено. Вы знаете, чем все кончилось. Вы видели этих детишек, не правда ли?

– Не только видел, но и выпустил их, – грубовато отрезал Редкий.

Да, он помнил, что именно его поступок стал приговором для маленького санитара, по его вине погибли люди в городе, и не собирался открещиваться от своей вины.

Верена легчайшим движением коснулась его плеча и сразу спрятала руку за спину.

– Не казните себя, Эдуард. Это все равно рано или поздно закончилось бы бедой, возможно, катастрофой еще более страшной, хотя куда уж хуже… В общем, еще до того, как первенцы покинули стены Института, появились недовольные тем, что тут проводятся жестокие эксперименты над людьми. Профессора, медперсонал, люди из охраны. В других подразделениях Института многое давно под запретом, но не у нас. Вы знаете, кто такой Виктор Прайд?

– О да, – скривился Эдик.

– Он скупил наш Институт на корню. А ему нужны первенцы, и не только они. Пойдемте, покажу вам кое-что.

Наконец двинулись дальше. Верена подвела его к одной из палат, приложила браслет к пульту, двери разъехались. Сам собой загорелся свет, неяркий, голубоватый, низовой. Редкий увидел стоящие в ряд пять столов вроде операционных. На каждом лежало худое обнаженное тело. Эдик шагнул вперед, чтобы рассмотреть получше, но Верена была начеку, схватила его за запястье:

– Эдуард, только держите себя в руках!

– Всегда. Мы можем подойти ближе?

Женщина глубоко вдохнула, словно готовилась нырнуть, сделала шаг к первому столу. Эдик – следом за ней. Он увидел совсем юную девушку, всю обмотанную проводками. Грудь ее поднималась, датчики выводили на монитор ровный ритм сердца. И все же было очевидно, что она мертва, и мертва давно. Лицо, прежде наверняка симпатичное, усохло, сделалось желтым и плоским, как у мумии, голова была выбрита, справа над виском змеилось несколько шрамов. Остальные четыре тела также были без волос. Почему-то это больше всего убедило Эдуарда, что лежащие перед ним женщины никогда не очнутся и никто больше не видит в них людей.

– Зачем они здесь? – просипел он.

– Таких женщин используют в проекте «Первенцы» для вынашивания эмбрионов, – скупо пояснила Верена.

– Но они мертвы!