Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

— А чего нам тут толкаться? — задал он резонный вопрос. — Здесь уже и не втиснешься никуда. Может, махнём ко мне в гостиницу? Номер большой, всех рассадим, честное слово!

— В какую гостиницу? — тихонько спрашиваю сидящего неподалёку Ра дека.

— Да ведь в „Люксе“ он живёт, — отвечает Карл Бернгард о — вич. — Как из Афганистана в конце двадцать третьего вернулся, так там и квартирует. Не торопится постоянное жильё подыскивать, и понятно почему, — складывает губы в язвительной улыбке Радек.

Всей компанией мы поднимаемся, рассчитываемся и направляемся к выходу, на ночную январскую стужу <…>.

Тем временем, пройдя по тёмной, заснеженной Тверской, мы разношерстной толпой ввалились в небольшой вестибюль гостиницы, архитектурное решение которой тяготело к модерну, но интерьер при этом был украшен лепниной в стиле ампир. Это здание, построенное купцом Филипповым, первоначально целиком занимала его компания. Тут была и знаменитая булочная, и кофейня, и хлебопекарные цеха во внутридворовых постройках, и общежитие рабочих-булочников… Лишь в одна тысяча девятьсот одиннадцатом году левое крыло было отдано под гостиницу. После революции всё здание было национализировано, и в нём в девятнадцатом разместилось общежитие НКВД, а затем уже — ведомственная гостиница Коминтерна. Впрочем, и булочная, и кофейня (под названием „кафе-столовая“) продолжали функционировать, по-прежнему притягивая к себе москвичей.

Здесь, на входе, нам пришлось застрять на некоторое время, пока Раскольников выяснял имена и фамилии всех собравшихся, а затем, поднявшись к себе в номер, по телефону заказал для нас пропуска. Этот порядок соблюдался неукоснительно, поскольку в гостинице жили в основном сотрудники Коминтерна и товарищи, приезжавшие из-за границы.

Предъявив пропуска красноармейцу, стоявшему на посту при входе, мы все попытались загрузиться в лифт за красивой чугунной решеткой, но его габариты не были рассчитаны на такую толпу. Раскольников и Либединский остались внизу, дожидаясь, когда лифт вернётся, выгрузив первую партию, и уже тогда поднялись на этаж, где располагался номер Фёдора Фёдоровича. Конечно, такому количеству людей у него было тесновато, но все так или иначе расселись вокруг стола, используя и стулья, и кресло, и диван, и даже кровать…

Пока все рассаживались, Раскольников полушутливо спросил Радека:

— Ну что, Карл, ты ещё не решил заняться художественной литературой? А то, смотрю, ты среди нашего брата-литератора всё время крутишься, на собраниях всяких, диспутах и на конференции ВАПП все дни просидел…

Лицо Радека перестало улыбаться, он молчал некоторое время, а потом заговорил, как будто ни к кому персонально не обращаясь, а доводя свои мысли до всеобщего сведения.

— Я не верю ни гадалкам, ни цыганкам-предсказательни-цам. Я не очень-то верю даже в политические науки, в смысле их способности предвидеть, — произнёс он, и было видно, что слова эти, в порядке исключения, не имеют даже и налёта позы или фальши. — Единственные люди, которые способны хотя бы в какой-то мере предсказывать будущее, — это писатели и поэты. Так всегда было и так будет. Достоевский, Толстой, да и Чехов, к ним ещё и Маяковского можно добавить — именно как поэта, не как политика, — знали, что грядёт революция, и предчувствовали её в своём творчестве. У людей творческих есть какое-то особенное чутьё, некая способность выхватывать из калейдоскопа настоящего образ грядущего. А у прочих смертных такой способности нет…».

В качестве подтверждения того, что, начиная с 1924 года, по вечерам в номере Фёдора Раскольникова в гостинице «Люкс» действительно проводились по вечерам собрания группы «напостовцев», то есть сторонников журнала «На посту», подтверждают записи русско-польского писателя Вацлава Сольского, издавшего в 2005 году свою книгу «Снимание покровов». Присутствовавший, по его рассказу, на этих беседах Юрий Николаевич Либединский был во много раз образованнее, чем Дмитрий Андреевич фурманов, но оба они были большевиками вовсе не потому, что они считали, что Маркс или Ленин были теоретически правы, а потому, что их захватила революция, что они верили в неё своим «нутром», ожидая от победоносной революции, прежде всего, перемены в области межчеловеческих отношений, «счастья для всех», «голубых городов» социалистического будущего. Так что НЭП не мог не быть для них чем-то непонятным и чуждым, потому что он нёс с собой прежнюю несправедливость, которую неминуемо создаёт власть денег.

Всё это выявилось в споре, который начался в комнате Раскольникова в гостинице «Люкс». Сам хозяин не принимал в нём почти никакого участия. Радек, что с ним случалось редко, в начале тоже помалкивал, подбадривая только Фурманова и Либединского с явным желанием узнать, как можно больше не о настроениях в писательской среде, а о настроениях вообще, потому что он считал, что талантливые писатели всасывают в себя общие настроения и всегда их отражают.