Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

Доверху нагруженный картонками и свёртками Раскольников приехал в Кремль. Молотовы обрадовались заграничным дарам. Аросев прислал материю на костюм для Вячеслава Михайловича, зелёное спортивное пальто для его жены Полины Семёновны и детские вещи для дочери Светланы. С восхищением разглядывая вязаный детский костюмчик, Полина Семёновна воскликнула:

— Когда у нас будут такие вещи?

— Ты что, против советской власти? — шутливо перебил её Молотов…»

Этим летом Музу и Фёдора Раскольниковых часто посещал приезжавший к ним однажды в Дании Борис Пильняк. Нынешним летом, записала Муза, «Борис с Кирой уже жили в Переделкине, в своей новой большой даче с двухсветным кабинетом. У них родился сын, названный Борисом. В Переделкине в этот год был разгар строительства. Писатели, которым посчастливилось получить дачи в Переделкине, с большим интересом и увлечением занимались благоустройством своих домов, делясь опытом с друзьями. Вера Инбер ходила по Переделкину в пёстрой пижаме в поисках рабочих, которые могли бы сделать скандинавский камин в её столовой…»

Зелёный подмосковный посёлок Переделкино довольно быстро превратился в популярный писательский городок, куда стремились попасть практически все пишущие литераторы. О том, как завидуют живущим в Переделкине писатели, не имеющие там дачи, написал в своём романе «Мастер и Маргарита» Михаил Булгаков, изобразивший этот посёлок под названием «Перелыгино»:

«— …Хлопец, наверно, на Клязьме застрял, — густым басом отозвалась Настасья Непременова, московская купеческая сирота, ставшая писательницей и сочиняющая батальные рассказы под псевдонимом „Штурман Жорж“.

— Позвольте! — смело заговорил автор популярных скетчей Загривов. — Я и сам бы сейчас с удовольствием на балкончике чайку попил, вместо того чтобы здесь вариться. Ведь заседание-то назначено в десять?

— А сейчас хорошо на Клязьме, — подзудила присутствующих Штурман Жорж, зная, что дачный литераторский посёлок Перелыгино на Клязьме — общее больное место. — Теперь уж соловьи, наверно, поют. Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной.

— Третий год вношу денежки, чтобы больную базедовой болезнью жену отправить в этот рай, да что-то ничего в волнах не видно, — ядовито и горько сказал новеллист Иероним Поприхин.

— Это уж как кому повезёт, — прогудел с подоконника критик Абабков.

Радость загорелась в маленьких глазках Штурман Жоржа, и она сказала, смягчая своё контральто:

— Не надо, товарищи, завидовать. Дач всего двадцать две, и строится ещё только семь, а нас в МАССОЛИТе три тысячи.

— Три тысячи сто одиннадцать человек, — вставил кто-то из угла.

— Ну вот видите, — продолжала Штурман, — что же делать? Естественно, что дачи получили наиболее талантливые из нас…

— Генералы! — напрямик врезался в склоку Глухарёв-сценарист.

Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты.

— Один в пяти комнатах в Перелыгине, — вслед ему сказал Глухарёв.

— Лаврович один в шести, — вскричал Денискин, — и столовая дубом обшита!..»

Фёдор Фёдорович Раскольников так описывал переделкинские будни московских поэтов и прозаиков, получивших дачи в этом посёлке:

«Советские писатели соревновались в постройке дач в подмосковной местности Переделкино. Огромные дачи с большими стеклянными верандами и двусветными комнатами были частью построены, другие заканчивались, а третьи ещё находились в процессе постройки. Всюду стучали топоры, пахло краской и свежим тёсом. Писатели превратились в заботливых и рачительных хозяев, пристривали гаражи, обносили участки заборами и палисадниками. Мариэтта Шагинян выстраивала себе дачу с двумя верандами.

— Приезжайте к нам в Переделкино. У нас настоящий Версаль, — приглашал на дачу знакомых пожилой армянин — муж Мариэтты Шагинян. По этой причине писатели прозвали её „Мариэтта-Антуанетта“.

В сосновом лесу вытянулись рядами дачи Бориса Пильняка, Бориса Пастернака, Сельвинского, Погодина и других. На открытом месте стояли дачи Всеволода Иванова и Константина Федина. На окраине Переделкина жили как хуторяне двое неразлучных друзей: Леонид Леонов и Владимир Лидин. Постройка дачи Веры Инбер была ещё не закончена; она в тесной пижаме гуляла по Переделкину и часто заходила к Беспалову, которого посещали приехавший из франции поэт Луи Арагон и его жена Эльза Триоле. В Переделкине всё дышало уютом, спокойствием, беззаботной уверенностью в завтрашнем дне. Писательский быт казался прочным и устойчивым.

— Почему не едет в Россию Бунин? — недоумевали некоторые московские писатели. — Он большой патриот, любит Россию, сильную армию, бодрую и радостную молодёжь — всё это он в изобилии увидит в Москве. Конечно, он пишет лучше Горького и сам это знает…»

А тем временем Фёдор Фёдорович Раскольников попросился на приём к Сталину. Ему ответили: ждите.

Каждое утро он звонил Поскребышеву, секретарю Сталина, спрашивал, когда его примут.

— Вам об этом сообщат. Ждите, — недовольным тоном отвечал Поскрёбышев.

Приходилось ждать. В Москву приехал с Музой, проводил здесь остаток отпуска. По вечерам они с Музой бывали на концертах, в театрах.