Подобно средневековой охоте на ведьм, Большой террор приобрел собственную губительную инерцию в обществе, приученном к насилию и подозрительности. Закончить репрессии указанием сверху было, вероятно, значительно сложнее, чем запустить их. Сталин делал это постепенно, позволив террору ослабевать на протяжении всего 1938 года, прежде чем положить ему конец символическим жестом: он приказал Лаврентию Берии, новому наркому внутренних дел, вычистить чистильщиков, т. е. сам НКВД и его прежнего главу, Николая Ежова. И снова ружье на стене не выстрелило: органы госбезопасности не оказали сопротивления своему собственному разгрому. Ежов, попавший в видимую опалу в апреле 1938 г., больше полугода ничего не предпринимал: смиренно ждал, когда его поведут на плаху, и только пил не просыхая, чтобы скоротать время.
Сталину удалось довести Большой террор до его скучного финала, сохранив при этом свой пост и явно укрепив личное влияние, что, надо сказать, было виртуозным политическим трюком. Но ради чего все это было сделано? Молотов, давая интервью в преклонном возрасте, говорил, что репрессии были нужны, чтобы избавиться от потенциальной пятой колонны в преддверии войны. Любые обоснования – уничтожение возможной пятой колонны, поимка иностранных шпионов, необходимость избавиться от балласта в системе управления или расчистить путь наверх новому поколению, закончившему обучение в начале 1930-х гг., – не тянут на оправдание уничтожения большей части армейского командования, правительства, ЦК партии и руководителей промышленности. Но если прибегнуть к излюбленной большевиками аналогии с Великой французской революцией, у революций, похоже, действительно имеется внутренняя логика, которая заставляет их в процессе угасания пожирать собственных детей. К тому же разумно предположить, что террор – в данном случае террор эпохи революции, Гражданской войны, а затем коллективизации – порождает новый террор. В 1934 г. Сталин предупреждал своих коллег в руководстве, что уничтожение классовых врагов – капиталистов, кулаков и прочих – не гарантировало Советскому Союзу безопасности, поскольку отдельные представители этих бывших классов уцелели и не только затаили злобу, но и затаились сами, невидимые для бдительного ока государства. Без сомнения, злобу затаило немало людей – как в партии, так и среди населения в целом, и массовые репрессии можно расценить как средство нейтрализации этих невидимых врагов. Но казнить 700 000 «контрреволюционеров» и отправить в ГУЛАГ еще миллион человек – весьма затратный способ добиться такой цели.
По завершении Большого террора руководящие должности во всех властных структурах – в партии, правительстве, армии и органах безопасности – заняли второпях обученные новобранцы, зачастую вчерашние выпускники пролетарского или крестьянского происхождения с партийными билетами. Архивные фонды за 1939 г. живописуют картину разгромленной, едва функционирующей бюрократии, полной недостающих звеньев и отчаянно пытающейся найти людей, чтобы заткнуть дыры. Процесс передачи опыта был прерван, новые назначенцы не справлялись с обязанностями. Эта ситуация, конечно, была временной: через год или около того все вакансии были заполнены, а люди научились выполнять свою работу. Вероятно, в целом они справлялись с делами даже лучше предшественников, потому что были моложе и более образованны. Но обратите внимание на дату: это 1939 год. После многих лет криков: «Волки!» – на СССР наконец надвигалась война.
Глава 4
Война и первые послевоенные годы
23 августа 1939 г. Вячеслав Молотов (только что назначенный народным комиссаром иностранных дел) и его немецкий коллега Иоахим фон Риббентроп подписали Договор о ненападении. Документ обязывал СССР и Германию не атаковать друг друга, а в секретных протоколах к нему две страны признавали сферы обоюдных интересов в Восточной Европе и тем самым развязывали друг другу руки. Большевизм был главным врагом нацистского государства, а фашизм был главным врагом Советского Союза. «Пакт Молотова – Риббентропа» шокировал западный мир, а международное левое движение погрузилось в смятение и занялось самокопанием. Население СССР, однако, встретило договор с облегчением: Сталин «выигрывал время» перед войной, казавшейся практически неизбежной, а может, даже добился того, что Советскому Союзу не придется лезть в драку, пока Франция и Британия сражаются с Гитлером до победного конца. Сам Сталин не верил, что откупился от Гитлера навсегда; он, вероятно, рассчитывал хотя бы на два года: советские Вооруженные силы и оборонная промышленность все еще не оправились после Большого террора и были не готовы к войне.