Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Восток как окружение, как своего рода орнаментальное очарование, действительно возбудил западный ум, но стимулировал его скорее нарушать мусульманские правила, чем соблюдать их. Он по сути дела пробудил христиан, подобно карикатуристам, покрыть все безликие орнаменты лицами, пририсовать головы всем безголовым змеям, а кроны безжизненных деревьев населить птицами. Скульптура ожила, пользуясь запретом врага как благословением. Изображение – просто потому, что враги называли его идолом – стало не только знаменем, но и оружием. Каменный сонм восстал над святилищами и улицами Европы. Так вышло, что иконоборцы изваяли больше статуй, чем разрушили.

Образ Ричарда Львиное Сердце в народных сказках и поверьях куда точнее отвечает его истинному месту в истории, чем образ рутинного, оторванного от страны гуляки-рубаки, данный ему в наших утилитарных школьных изданиях. На самом деле невежественные слухи почти всегда оказываются ближе к исторической правде, чем «образованное» мнение нашего времени – предание правдивей моды. Король Ричард, как типичный крестоносец, высветил особенности Англии, добыв ей славу на Востоке, вместо того, чтобы мелочно посвящать себя внутренней политике в образцовом стиле короля Иоанна[264].

Его гений и авторитет воина дали Англии нечто, что она хранила четыре столетия – репутацию носителя самого эталона рыцарства. Без учета этого обстоятельства понять тот период невозможно. Великая романтика Круглого стола, связавшая рыцарство с именем британского короля, относится именно к этому периоду. Ричард был не только рыцарем, но и трубадуром, так что культура и этикет были связаны с идеей английской доблести. Средневековый англичанин гордился тем, что он вежлив, а это определенно не хуже, чем гордиться деньгами и дурными манерами, которые многие англичане последующих столетий подразумевали под «здравым смыслом».

Рыцарство можно назвать крещением феодализма. Оно вылилось в попытку внести справедливость и даже логику католического вероисповедования в уже существующую военную систему – превратить дисциплину в посвящение, а неравенство в иерархию. К его сравнительно привлекательным чертам относится, конечно, и культ уважения к женщине, в приложении к которому понятие «рыцарство» зачастую суживают или излишне сгущают. Это тоже мятеж против одного из постыдных пробелов в куда более изысканной цивилизации сарацин.

Мусульмане даже отрицали наличие души у женщины, вероятно, по той же причине, по которой они отрицали связь между святостью рождения и прославлением матери. Возможно, так сложилось потому, что изначально у них были не дома, а палатки, в которых были рабыни, а не домохозяйки. Неправильно полагать, что рыцарское отношение к женщинам было нацелено лишь на то, чтобы произвести на них впечатление – за исключением того факта, что там, где есть идеал, всегда будет и аффектация. Вообще это худшая разновидность поверхностности – не видеть воздействия на общество общих чаяний только потому, что в процессе воплощения они всегда изменяются и извращаются в угоду обстоятельствам. Сами Крестовые походы, например, куда подлиннее и убедительнее именно как мечта, а не как реальность.

От первого Плантагенета[265] до последнего Ланкастера[266] эти мысли часто наведываются в умы английских королей. Мираж Палестины служил фоном для их сражений. Преданность, вроде той, что Эдуард I[267]испытывал по отношению к своей королеве, была совершенно реальной движущей силой в жизни многих их современников. Когда толпы просвещенных туристов, заранее готовых иронизировать над континентальными предрассудками, покупают билеты и отмечают багаж на железнодорожном вокзале у западного конца Стрэнда, вряд ли они говорят со своими женами более галантно, чем их предки во времена Эдуарда. И вряд ли они остановятся, чтобы задуматься над легендой о скорби мужа, оживающей от одного названия – Чаринг Кросс[268].

Было бы громадной исторической ошибкой предположить, что Крестовые походы касались только сливок общества, для которых геральдика была искусством, а рыцарство – этикетом. Это совершенно не так. Первый Крестовый поход был сродни единодушному народному подъему, вроде тех, которые зовут мятежами или революциями. Сила гильдий -великой демократической системы того времени -зачастую была обязана своим ростом этой общей борьбе за крест (я обязательно расскажу об этом позже). Нередко случалось, что не столько набранные воины, сколько целые семейства отправлялись в поход, подобно новым цыганам устремляясь на восток. А то, что даже дети организовывали Крестовый поход, как сейчас организуют игру в шарады, стало притчей во языцех.