Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

В современной Франции, как и в древнем Риме, другим лицом Правосудия порой становился Террор. Особенно это относится к французам, которые всегда революционеры – и никогда анархисты. Поэтому попытки королей, вроде Генриха II, перестроить все по четкому плану римского права не только сталкивались и переплетались с бесчисленными феодальными причудами и чувствами как самих феодалов, так и остальных придворных, но еще и ограничивались тем, что являлось краеугольным камнем самой цивилизации. План переустройства касался церкви, но еще и того, что находилось внутри церкви. Церковь была для людей того времени скорее миром, в котором они жили, нежели зданием, в которое они приходили. Без церкви у Средних веков не было бы закона, точно так же как без церкви у Реформации не было бы Библии.

Многие священники толковали и приукрашивали римское право; многие священники поддерживали Генриха II. Однако у церкви была и другая составляющая, хранимая в ее кладовых, как динамит, и в роковые времена использовавшаяся для разрушения и обновления мира. Идеализм и стремление к невозможному веками шли параллельно, не пересекаясь со всевозможными политическими компромиссами. Монашество аккумулировало в себе отлученные от мира утопии, не оставлявшие потомства и тем не менее не прекращающиеся. Оно хранило в себе странную тайну, на что постоянно указывалось в продажные эпохи – оно умело быстро обеднеть и стремительно соединиться в сообщество величественных нищих. Ветер революции из времен Крестовых походов сбросил богатые одеяния с Франциска из Ассизи. Тот же ветер революции внезапно подхватил Томаса Бекета, блестящего канцлера короля Генриха, и вознес его до неземной славы и кровавого финала.

Бекет был родом из той эпохи, в которую самым практичным оказывалось – быть непрактичным. Спор, вырвавший его из рядов королевских друзей, нельзя оценивать с позиций юридических и конституционных дебатов, которых после несчастья XVII века было так много в нашей истории. Осуждать святого Томаса, ссылаясь на незаконность и церковный заговор, когда он использовал закон церкви против закона государства, столь же разумно, как обвинять святого Франциска в неточном информировании общества, когда тот говорил, что он – брат солнцу и луне. Встречаются и в наш куда более логичный век глашатаи, достаточно наивные, чтобы заявить о себе подобное, но с пророчествами и с революциями совладать все равно не удается – однозначных решений просто не существует.

Святой Томас Кентерберийский был великим провидцем и великим революционером. Однако -по крайней мере, в Англии – считается, что его революция провалилась, а его прозрения не сбылись. Поэтому из учебников мы узнаем немногим больше того, что он спорил с королем по поводу определенных установлений, самым важным из которых было следующее: должно ли преступников духовного звания наказывать государство или все-таки церковь. И эта тема действительно была важнейшей в споре, но чтобы понять это, придется вернуться к труднейшей для современной Англии теме – природе католической церкви. С одной стороны, католическая церковь сама по себе была правительством, с другой, в ней постоянно витали вихри революции.

Обычно этот факт ускользает от внимания, но первое, что можно сказать о церкви – это то, что она создала механизм прощения там, где государство может работать лишь как механизм наказания. Церковь возвестила, что есть божественный промысел, помогающий преступникам избежать наказания путем признания вины. Однако по природе самого института церкви оказывалось, что даже тот, кто был наказан материальными средствами, был наказан ею менее строго. Если бы наш современник вдруг был перемещен во времена спора Бекета с королем, его симпатии раздвоились бы: позиция короля была рациональнее, позиция архиепископа – гуманнее.

Несмотря на ужасы, впоследствии омрачившие подобные религиозные споры, этот персонаж[279]был олицетворением исторического типа церковного правительства. Признано, например, что такие вещи, как выселение или жестокое обращение с жителями, были практически неизвестны там, где лендлордом выступала церковь. Тот же принцип в более мрачные дни прослеживается в передаче церковными властями светским властям преступников, признанных виновными пусть даже и в церковных преступлениях. В нынешних романах подобное обстоятельство рассматривается как лицемерие. Но человек, который считает любое внутреннее человеческое противоречие лицемерием, сам лицемерит в отношении собственных внутренних противоречий.