Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Выводы традиционной истории, увязывающей баронские советы с тем, что у нас называется Палатой общин, выглядят притянутыми за уши, как попытка объявить жезл спикера Палаты общин той же самой булавой, которой бароны пользовались в бою. Симон де Монфор[283] отнюдь не был энтузиастом идеи британской конституции, придуманной вигами, но в каком-то отношении он все-таки был энтузиастом. Считается, что он основал парламент в припадке безрассудства, однако ум у него определенно был, причем в самом ответственном и даже религиозном смысле. У него был именно тот ум, который сделал его отца яростным борцом с еретиками[284]. Сын пошел по стопам отца, унаследовав его грозный меч, пока сам не пал при Ившеме[285].

Великая хартия вольностей вовсе не была шагом к демократии, но она была шагом от деспотии. Если мы примем эту двойственную истину как она есть, то у нас появится что-то вроде ключа ко всей последующей английской истории. Весьма рыхлый класс аристократии не только получил свободу, но зачастую сам же и олицетворял ее. История Англии кратко может быть описана французским девизом «Свобода, равенство и братство» с той оговоркой, что англичане искренне любили первую его составляющую и сбросили с хвоста две остальные.

Произошедшее усложнение системы ко многому вынудило и корону, и новое, более национально ориентированное поколение знати. Но это было именно усложнение, в то время как чудо – штука простая, понятная любому человеку. Воплощаемость или невоплощаемость идей святого Томаса Бекета осталась для истории загадкой – белое пламя его смелой теократии было погашено, дело его жизни осталось несделанным точно так же, как волшебная сказка бывает нерассказанной. Но память о святом Томасе не стерлась, она была востребована простыми людьми, для которых он оказался куда более полезен мертвым, нежели живым. В следующей главе мы рассмотрим, что именно он олицетворял в Средние века для простых людей и насколько непривычен нам сейчас подобный строй мыслей.

В предыдущей главе мы уже рассмотрели, как в век Крестовых походов самые необычайные вещи вдруг становились самыми обыденными, а люди строили картину мира по рассказам путешественников, так как еще не существовало национальных газет. Красочные иллюстрации из мартирологов знакомили самых невежественных людей с ужасными историями, творящимися за пределами их мира. Там был и епископ, с которого датчане содрали кожу, и девственница, сожженная сарацинами, и святой, которого побили камнями евреи, и другой святой, располосованный на ремни неграми.

Я не склонен думать, будто тот факт, что среди этих картинок появилась и такая, на которой один из самых величественных святых встретил свою смерть от рук английского монарха, можно счесть несущественным. В примитивных героических легендах того времени можно встретить сюжет про двух друзей, один из которых, не рассчитав, ударил другого слишком сильно и убил. Может быть, исток этого сюжета в той давней истории. Суждения о ней уже не произносили вслух, но в сознании народа на короне навсегда осталась загадочная печать, вроде той, какой наградили Каина – тавро изгоя отпечаталось на английских королях.

VIII. Смысл «Веселой Англии»

Умственный фокус, при помощи которого первая половина английской истории была окарикатурена и обесчеловечена, очень прост. Он состоит в том, чтобы выносить на свет только историю профессиональных разрушителей, а затем сокрушаться, что вся история состоит из разрушений. Король – коронованный на царство палач. Любое правительство -уродливая необходимость. Если в иные времена оно было еще уродливее, чем сейчас, то исключительно потому, что к тому вынуждали тернии обстоятельств. То, что мы называем выездными сессиями суда, возникло раньше королевских инспекций. В ту пору преступный класс был так силен, что и в мирное время гражданское правление судило и карало как в условиях гражданской войны – когда преступник оказывался в руках правосудия, его предавали смерти или жестоко калечили. Король ведь не мог поставить Пентонвилльскую тюрьму[286] на колеса и возить ее за собой.