Краткая история Австралии

Члены семьи — самой личной формы объединения — были связаны друг с другом прочными узами. Сокращение разницы в численности мужчин и женщин, а также сохраняющиеся различия в правовом и экономическом положении между полами в равной мере содействовали быстрым темпам формирования семьи. Освященный церковью законный брак был теперь нормой, усиленной законами, которые регулировали положение жены в отношении имущества и детей и предусматривали для нее некоторые возможности освободиться от деспотичного мужа. Семейное состояние обычно зависело от способности главы семейства обеспечить ее и от наличия у жены дара к ведению домашнего хозяйства. Тем не менее даже в рамках неравноправного партнерства все еще действовал принцип добровольности. Невеста и жених вступали в брак по свободному выбору и быстро обретали независимость от родителей, заводя собственное хозяйство. Кроме того, в семье колонистов жена обычно играла более активную роль, в частности в принятии важных решений. На детей тоже возлагалось больше ответственности, им предоставлялось более широкая свобода действий.

Аналогичные тенденции наблюдались даже в религии. Как уже отмечалось, в Австралии не было государственной религии, и каждый мог исповедовать любую веру по своему выбору. Это было частичным признанием этнического многообразия: большинство католиков составили ирландцы, большинство пресвитерианцев — шотландцы, и они требовали равного статуса с Англиканской церковью. Прежде колонии поощряли деятельность основных христианских конфессий, оказывая им финансовую поддержку, но даже эта форма помощи в области религии была отменена в связи с возражениями волюнтаристов.

Тем не менее это был период роста религиозности. Начиная с 1860-х годов число как священнослужителей, так и прихожан заметно увеличилось. Посетивший Австралию английский романист Энтони Троллоп был поражен популярностью там религии и счел это свидетельством процветания колонистов и соответствующего стремления к респектабельности. «Достойная одежда весьма способствует посещению церкви», — писал он. Аналогичным стимулом служило строительство храмов, когда основные конфессии воздвигали большие каменные и кирпичные храмы, украшенные шпилями и декоративными деталями. Религия чувств расцветала по мере того, как получало распространение пение гимнов, активизировалось чтение проповедей. Этот религиозный пыл, в свою очередь, стимулировал появление целого ряда христианских миссий и благотворительных организаций, одновременно пропагандируя этику самодисциплины, усердия, умеренности и трезвости.

Австралия стала благодатной почвой для новых методов борьбы за религиозное возрождение, начатой Муди и Санки⁷; американские проповедники-баптисты ездили по колониям, выступая с проповедями перед массовой аудиторией. Основным конфессиям такой наплыв международных экспертов был не нужен, поскольку они померживали тесные связи со своими коренными церквями. Англикане продолжали приглашать епископов из Англии и обращаться к ним «ваше преосвященство»; они строили много храмов в готическом стиле, ввели хор, стихари, орган и храмовое убранство. Католики, направляемые теперь ирландскими епископами, восторженно откликнулись на провозглашение папой Пием IX папской непогрешимости. В стране укоренился целый ряд мужских и женских орденов из Франции и Испании, а также из Ирландии. Католицизм в Австралии был религией, утверждавшей дисциплину и повиновение под водительством священнослужителей. Являясь верой меньшинства, недолюбливавшего британское владычество, он также представлял собой значительную силу, выступавшую на стороне австралийского национализма.

Но большинство активных христиан во второй половине XIX в. принадлежало к протестантской евангелической общине. Благодаря приближенности к местным нуждам, менее иерархической организации и значительной вовлеченности мирян в жизнь общины евангелическая служба привлекала наибольшее число верующих. В Виктории и Южной Австралии, где наиболее сильные позиции занимали пресвитерианцы, методисты, конгрегационалисты, баптисты и лютеране, они оказывали большое влияние на общество в целом: по воскресеньям были закрыты пабы и магазины, редко ходили поезда, запрещались массовые развлечения. Впрочем, столь строгая пуританская дисциплина вызывала сопротивление. Еще в 1847 г. поэт Чарлз Харпур заметил происходящий в религиозной жизни колоний «процесс индивидуализации», остановить который невозможно. Крепнущий вызов со стороны науки и разума ослаблял власть догмы. Одни сохраняли верность своей религии, другие отказывались от нее, а кто-то воспринимал утрату веры как болезненную, но неизбежную реальность. Самое главное, доступна была любая из альтернатив. К 1883 г. даже набожный Джордж Хигинботам⁸ не видел иного выхода, кроме как «в одиночку и без посторонней помощи встать на опасный путь исследования».