Краткая история пьянства от каменного века до наших дней

заперла входную дверь и отправилась в Кенсингтон-таун, в свою излюбленную джинную лавку, где повстречала знакомого барабанщика из гвардии, трубочиста и путешественницу. Она пригласила их в хозяйский дом, и там они пили с десяти утра до четырех пополудни. Затем Джейн Эндрюс предложила всем <…> улечься спать вместе, после чего они закрыли окна и двери, разделись, хотя было всего четыре часа дня, и все вчетвером легли в одну постель (как выразилась служанка, для перемены обстановки) и оставались там, пока под дверью не собралась толпа прослышавших про эти бесчинства и не потревожила сладкие парочки.

Случай настораживающий, и пугала тут не только мысль о том, во что превратит трубочист свежайшие накрахмаленные простыни, — пугало нарушение сложившегося социального порядка. Представьте себя на месте богача, владеющего домом с прислугой и узнающего о случившемся из газет. После такого до конца жизни из дома отлучиться не отважишься. Когда трубочисты ищут перемен в вашей постели, это уже практически революция.

Леденит кровь и тот факт, что главная героиня этой скандальной истории — женщина, как и мадам Женева. Женщины были падки на джин, и тот не делал различий между полами. Пиво они тоже пили, но не в таких количествах, а джин — то ли из-за столичного флера, то ли в силу новизны и моды — оказался дамским любимчиком. И это беспокоило мужчин, которые писали бесчисленные памфлеты о том, как джин толкает девиц к распутству (что плохо), а значит, к беспорядочным связям, которые заканчиваются беременностью, и тогда неумеренное потребление джина наносит непоправимый вред плоду (что правда). А потом, когда ребенок-калека появится на свет, джин делает из женщины ужасную мать и отвратительную няньку. Последнее, боюсь, тоже правда. Одна такая нянька по имени Мэри Эствик, отключившись после выпитого, не уследила за ребенком, и тот залез в огонь. Казалось бы, налицо преступная нерадивость, но в вердикте судьи было сказано, что Мэри — порядочная женщина, а виной всему «зловредное спиртное». Другая нянька поступила еще ужаснее: подкидывая дрова в очаг, она в пьяном угаре перепутала младенца с поленом. Но олицетворением злокозненности джина выпало стать некой Джудит Дефур.

Джудит Дефур была бедной и питала пристрастие к джину. Ее двухлетнюю дочь звали Мэри. Отца девочки давно и след простыл, прокормить ребенка Джудит не могла, поэтому отдала ее в приходской работный дом, где девочку не только кормили, но и прилично одевали. Воскресным утром Джудит пришла с дальнего конца Брик-Лейн через поля в работный дом и попросила дать ей Мэри до вечера.

На прогулку они отправились около десяти утра, а где-то после полудня Джудит встретила знакомую по имени Саки, и прогулка перешла в загул. К семи вечера у приятельниц кончились деньги. По словам Джудит, именно Саки пришла в голову блестящая мысль продать вещички Мэри, чтобы купить еще джина. Был январь, на улицах уже давно стемнело. Раздев малышку, они пристроили ее в канаве меж полей и двинулись обратно в Лондон за вожделенным напитком. Но Мэри захлебывалась плачем в холодной канаве, и оставить ее так Джудит не могла. Поэтому она вернулась, вынула девочку из канавы и душила, пока та не умолкла навсегда. Затем уложила тельце дочери обратно в канаву — и потащилась пить. С ее собственных слов: «И потом мы вместе продали пальтецо и корсет за шиллинг, а юбочку и чулки за гроут[47]. Деньги мы поделили и выпили четвертинку на двоих».

Ближе к ночи Джудит Дефур рассказала о содеянном товаркам по работе. Ее судили и отправили на виселицу.

Это не значит, что все женщины поголовно убивали собственных детей ради выпивки. Как утверждала мать Джудит, та «никогда не дружила с головой, вечно шлялась». С этим помешательством на джине сложно понять, где кошмарная выдумка, а где невыдуманный кошмар: в частности, среди любительниц джина известны по крайней мере два случая внезапного самовозгорания[48]. И тем не менее именно Джудит Дефур воплотила в себе все, что возмущало противников джина и побудило принять в 1736 году закон о его запрете.

Запрет

Джин появился в Англии в 1690-х. К 1720-м лондонцы начали замечать, что на улицах тут и там валяются раздетые догола пьяные, продавшие одежду, чтобы купить джин (соответственно, возникала еще одна проблема — публичное обнажение). В 1729 году был издан первый закон, регламентирующий производство джина и взимание налогов с его продажи. Джин в тексте определялся как крепкий спиртной напиток на можжевельнике. Перегонщики без труда нашли лазейку — перестали добавлять можжевельник. Продавали голый самогон, который, усугубляя свою вину, прозвали «парламентским бренди».