Краткая история равенства

В числе прочих шведский пример демонстрирует безграничное воображение, которое имущие классы могут проявлять ради структуризации существующих институций в свою пользу. Но полагать, что сегодня подобная изобретательность больше не в ходу, было бы ошибкой: в открытую требовать избирательных прав на шведский манер нынешние миллиардеры, может, и не осмеливаются, но это совершенно не мешает им использовать другие методы для реализации тех же целей. В частности, нельзя не назвать тот факт, что в действительности на вопрос о финансировании политических кампаний в электоральных демократиях никто и никогда еще не дал сколь-нибудь удовлетворительного ответа. В теории можно предположить, что очевидным следствием всеобщих выборов должно стать создание эгалитарной системы, в рамках которой каждый гражданин жертвовал бы в пользу предпочтительных для него партий и движений одну и ту же сумму; более щедрое финансирование находилось бы под полным запретом, а на расходы по электоральным кампаниям налагались бы строжайшие ограничения с тем, чтобы уравнять всех избирателей и кандидатов. Можно даже предположить, что подобное политическое равенство должно гарантироваться конституцией и защищаться теми же механизмами, что и само всеобщее избирательное право.

Только вот в действительности все происходит с точностью до наоборот. Да, некоторые страны действительно ввели непритязательные системы общественного финансирования избирательных кампаний и политических партий, в том числе в Германии в 1950-х годах, в Соединенных Штатах и Италии в 1970–1980-х годах, равно как и во Франции в 1990-х годах. Но этих инструментов явно недостаточно, и чаще всего их буквально накрывает лавиной частного капитала. Особенно это касается США, где лоббисты убедили судей не вводить никаких потолков политических расходов (указав на то, что подобный шаг нарушал бы свободу выражения самых состоятельных классов[110]), хотя подобное также наблюдается в Европе, Индии и Бразилии. Вдобавок почти повсюду налоговые вычеты на пожертвования в политических целях, как, впрочем, и на любые другие, приводят к тому, что политические либо культурные предпочтения самых богатых субсидируются за счет тех, кто победнее. Во Франции состоятельный избиратель, жертвующий своей любимой политической партии 7 500 евро (установленный на сегодняшний день ежегодный потолок), получает право на налоговый вычет в размере 5 000 евро, финансируемый за счет остальных налогоплательщиков. Для сравнения, когда речь заходит о рядовых избирателях, то вклад каждого из них в рамках системы общественного финансирования выборов составляет около 1 евро[111]. Этот пример наглядно демонстрирует живучесть логики имущественного ценза, которая в полной мере существует и сейчас, только в более завуалированном виде.

Сходные проблемы также порождает вопрос финансирования средств массовой информации, всевозможных аналитических центров и других структур формирования общественного мнения. В некоторых странах, особенно после Второй мировой войны, были приняты законы, ограничивающие концентрацию прессы в одних руках и власть акционеров над редакционными коллективами, но их явно недостаточно, да и к цифровому веку их никто не адаптировал. Во Франции горстка миллиардеров контролируют больше половины новостных медиа. Схожая ситуация встречается практически везде, как в богатых, так и в бедных странах. Лучшим решением в данной ситуации было бы изменение правовых рамок и одобрение подлинного закона о демократизации СМИ, гарантирующего наемным работникам и журналистам половину мест в руководящих органах независимо от юридической формы собственности, широко открывающего двери перед представителями читателей, но в первую очередь радикально ограничивающего власть акционеров[112]. Ключевой момент сводится к тому, что эта критика современной демократии и ее жесткой зависимости от денег в обязательном порядке должна сопровождаться предложениями о внедрении точных институциональных механизмов, больше позволяющих добиваться равенства. В XX веке критика «буржуазной» демократии слишком часто использовалась правящими классами и властной бюрократией в качестве предлога для отмены свободных выборов и установления контроля над средствами массовой информации – в первую очередь в странах советского блока, но также и в ряде новых независимых государств. Отказ от урн нельзя оправдать никогда и ничем. А вот введение финансирования политических партий, избирательных кампаний и средств массовой информации на строго эгалитарной основе представляется не только оправданным, но и необходимым, если мы хотим говорить о демократии, действительно построенной на принципе равенства. Этот процесс должен сопровождаться созданием новых механизмов участия граждан в политической жизни, в частности в виде гражданских собраний и референдумов для принятия решений по обсуждаемым вопросам, опять же при условии строгого подхода к проблемам финансирования выборов и равенства в производстве и распространении информационных продуктов[113].