Читаем Креативы Старого Семёна полностью

— Вот ведь парадокс. С Морисом Торезом я ее лично в Париже знакомил, а с Брежневым она вроде бы не встречалась.

Жить не по лжи

Помню, в семидесятые годы на нашем этаже появился новый сотрудник, Володя. Было ему лет тридцать с небольшим. Человек он был общительный, много о себе рассказывал. Слушать его было интересно, да и судьба его была необычна.

Володин отец был высокопоставленным работником МИДа. Сын, естественно, закончил МГИМО и по распределению поехал работать в одну из капиталистических стран. Там он вскоре и женился – на дочке посла. Впереди, казалось, были сияющие вершины карьеры. Но беда подкралась с неожиданной стороны – Володя стал пить. Однажды, во время бурной ссоры с женой, он запустил в нее табуреткой и сломал ей руку. После чего последовал развод и возвращение Володи на Родину. Отец устроил его в какую-то контору, но и оттуда его вскоре выгнали за пьянство.

Дальше его трудовая карьера продолжалась так. Он шел туда, куда его брали. Через какое-то время несчастный папаша делал очередную попытку вернуть сына на номенклатурные высоты. Володя некоторое время держался, потом запивал. Его выгоняли. Он снова шел туда, где брали. Новая попытка отца, новый срыв. И все повторялось. Одним из промежуточных полустанков на пути его падения и стал наш НИИ. От нас, помнится, он ушел работать в ТАСС. Оттуда, после очередного запоя, уж и не помню куда.

Через пару лет в «Известиях» появился некролог – умер отец Володи. После этого никаких зигзагов в Володиной судьбе уже не было, он ушел в пике. Его выгоняли отовсюду, пил он все больше и больше. Здоровье было надорвано, сердце отказывало. Вскоре его не стало.

Где-то за полгода до смерти он выпивал с одним моим приятелем. Володя работал кладовщиком на каком-то продовольственном складе.

— А мне нравится эта жизнь, - сказал Володя с некоторым вызовом, - она честнее! Нет, понимаешь, этой постоянной лжи. Вот ..., например, бабу прямо на мешках, но … от чистого сердца!

О спортивном режиме

Помню, в начале восьмидесятых мы летали в Сочи на майские праздники. Поездка была недорогая, шестьдесят рублей на десять дней. Остальные деньги платил профсоюз. Было нас человек сорок, всех поселили в центре города. Гостиница «Москва», одноместные номера.

И был с нами один такой Игорь, мастер спорта по лыжам. Было ему лет пятьдесят. С осуждением смотрел он на нас, тридцатилетних.

— Ну что это такое, молодые ведь люди, а как день проводите! С утра валяетесь на пляже, вечером преферанс, курите, пьете всякую гадость, чуть ли не плодово-ягодное. Хоть бы уж сухое пили! Тьфу, даже говорить не хочется. Режим надо соблюдать!

Возразить было нечего. У него-то режим был железный. С утра делал зарядку, плотно завтракал. Потом шел пешком на гору Ахун. Путь неблизкий, несколько часов. В гору, по жаре. Покорив вершину, Игорь отдыхал – садился за столик в находившийся там же, на вершине, ресторан. Не спеша обедал. Потом ужинал. Короче говоря, сидел там до закрытия. А уже потом на такси возвращался в гостиницу. И так все десять дней.

О культуре курения

Лет пятнадцать тому назад лежал я в больнице. Палата была на шестом этаже, а единственная в корпусе курилка – в подвале. Поэтому курить все ходили в туалет. Помещение было небольшое - умывальник, один унитаз, ну и метра три свободного пространства, на котором помещалось обычно человек десять. Окурки бросали в унитаз. Грязно, надымлено, тесно. Да еще и умывальник засорен, потому что кто-то свои окурки бросал туда.

И вот как-то курим, вдруг отворяется дверь, заходит сестра-хозяйка. И кричит:

— Совсем обнаглели, сколько можно! Курилка есть, туда ходите! Еще раз увижу в умывальнике окурки, пожалуюсь врачу! Я вам не нанималась разгребать ваше дерьмо! Последний раз предупреждаю!

И уходит, хлопнув дверью.

А мы, значит, курим, обдумываем сложившуюся ситуацию. Кто стоит, кто сидит на корточках, кто в позе тюремного орла, обхватив колени руками.

И один такой орел говорит, затягиваясь:

— Надо же, сволочь какая, окурки в умывальник бросает! Найти бы и морду начистить! Трудно ему в унитаз бросить! А нам теперь чего, в подвал каждый раз из-за него шкандыбать?

Еще раз затянулся и закончил свою мысль:

— Главное, обидно – мы все так культурно тут сидим!

Тайны сионских мудрецов

Работал у нас в отделе такой Толя, по кличке Толян. Был он парень неглупый, но малоразвитый. Зато очень любознательный. И как-то подходит он к моему приятелю и говорит:

— Игорянь, знаешь, мне чего один тут рассказал?

— Чего?

— Он сказал, что евреи, да, евреи каждый день съедают по яблоку и принимают по таблетке активированного угля.

— А зачем?

— Так вот этого-то он и не сказал!

— Ну и чего?

—А ты не можешь у Семенки спросить?

— Ну как я у него спрошу, неудобно!

— А ты знаешь, так, между прочим. Дескать, как, Семенка, яблоки любишь?

Вот такая произошла у них беседа. И Игорь мне ее передал. Посмеялись, да забыли. Прошло полгода. Он мне звонит, разговариваем.

— Ты что, жуешь, что ли?

— Ну да, яблоко.

— Ага! Вот оно!

Навозну кучу разрывая

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное