Крэнфорд

Долго, долго ночью, поздно, поздно утром разговаривали мы с мисс Мэтти. Ей так много надобно было рассказать мне о жизни брата и приключениях, которые он сообщил ей, когда они оставались одни. Она сказала, что все было для неё совершенно ясно; но я ничего не могла понять из всей истории; и когда, в следующие дни, перестала бояться мистера Питера и решилась расспросить его сама, он засмеялся моему любопытству и рассказал мне истории до того похожие на «не любо не слушай, а лгать не мешай», что я была уверена, что он насмехается надо мною. То, что я слышала от мисс Мэтти, состояло в том, что он служил волонтером при осаде Рангуна, был взят в плен, вошел в милость и получил наконец свободу, пустив кровь начальнику небольшого племени в какой-то опасной болезни; что, освободившись после нескольких лет рабства, он получил назад письма свои из Англии с зловещей подписью: «Возвращается за смертью», и, считая себя последним в роде, поселился плантатором индиго и располагал провести остаток жизни в стране, к образу жизни и к обитателям которой он начал привыкать. Получив мое письмо, он с странной пылкостью, отличавшей его и в старости, как в юности, продал свою землю и все свои владения первому покупателю и вернулся домой к бедной старухе-сестре, которая считала себя счастливее и богаче всякой принцессы, когда глядела на него. Она говорила до тех пор, покуда я не заснула. Я вскоре была пробуждена легким стуком в дверь, в чем она попросила у меня прощения, с раскаянием, добравшись до постели; но когда я перестала утверждать ее в мысли, что пропавший любимец был действительно тут, под одной кровлей с нею, она начала бояться, не вообразила ли она себе все это: может быть Питер вовсе не сидел с нею в этот благословенный вечер, он, может быть, лежал мертвый далеко под морскими волнами, или каким-нибудь странным восточным деревом. И так было сильно её опасение, что ей захотелось встать и пойти убедиться, действительно ли он тут, прислушиваться сквозь дверь к его правильному дыханию (мне не хочется назвать это храпеньем, но я сама слышала его дыхание сквозь две запертые двери); наконец мало-помалу мисс Матти успокоилась и заснула.

Не думаю, чтоб мистер Питер воротился из Индии миллионером-Набобом, он даже считал себя бедным; но ни он, ни мисс Мэтти не очень заботились об этом. По крайней мере он имел довольно, чтоб жить «очень прилично» в Крэнфорде вместе с мисс Мэтти. Через несколько дней после его приезда, лавка была заперта и группы маленьких мальчишек радостно ждали дождя конфет и лепешек, падавшего на них время от времени, когда они стояли, глазея на окошки мисс Мэтти. Иногда мисс Мэтти говорила им, полузакрытая занавесами: «милые деточки, не заболейте», но сильная рука тянула ее назад и начинался еще сильнейший дождь. Часть чаю была подарена крэнфордским дамам, а остальное роздано старикам, помнившим мистера Питера в дни его шаловливой юности. Платье из индийской кисеи было оставлено для милой Флоры Гордон (дочери мисс Джесси Броун). Гордоны были за границей эти последние годы, но их вскоре ожидали, и мисс Мэтти, в своей сестринской гордости, заранее восхищалась, как она покажет им мистера Питера. Жемчужное ожерелье исчезло и вскоре после того множество красивых и полезных подарков явилось в жилищах мисс Поль и мистрисс Форрестер; некоторые редкие и деликатные индийские вещицы украсили гостиные мистрисс Джемисон и мистрисс Фиц-Адам, и я не была забыта. Между прочим, я получила в красивейшем переплете лучшее издание сочинения доктора Джонсона; и милая мисс Мэтти, со слезами на глазах, просила меня считать это подарком от её сестры столько же, как от неё. Словом, никто не был забыт, и скажу более, каждый, как бы ни ничтожен ни был, кто только показал дружбу к мисс Мэтти, мог быть уверен в дружеском уважении мистера Питера.

V. Мир Крэнфорду