Крэнфорд (Без указания переводчика)

Ну вотъ видите, Дебора ухала недльки за дв; день былъ очень-тихій и спокойный, какъ я помню; сирени были вс въ цвту, стало-быть это было весной. Батюшка вышелъ навстить какихъ-то больныхъ; я помню, что видла, какъ онъ вышелъ изъ дому въ своемъ парик, шляп и съ тростью. Что сдлалось съ нашимъ бднымъ Питеромъ — не знаго; у него былъ предобрйшій характеръ, а между-тмъ, онъ любилъ досаждать Дебор. Она никогда не смялась надъ его шалостями, считала его ne comme il faut, недовольно-заботящимся объ улучшеніи своего разума, и это ему было досадно. Ну, вотъ, пошелъ онъ въ ея комцату, одлся въ ея старое платье, шаль и шляпку: именно въ т вещи, которыя она обыкновенно носила въ Крэнфорд и которыя везд были извстны; изъ подушки сдлалъ куклу… Вы точно знаете, что заперли дверь, душенька, я не хотла бы, чтобъ кто-нибудь это слышалъ… Сдлалъ… крошечнаго ребенка въ бломъ длинномъ плать. Это только затмъ, какъ онъ сказалъ мн посл, чтобъ заставить поговорить о чемъ-нибудь въ город: онъ никогда не думалъ оскорбить этимъ Дебору. Вотъ и пошелъ онъ прогуливаться взадъ и впередъ по Фильбертской алле… полуприкрытой ршоткой и почти-невидной, и обнималъ свою подушку, точь-въ-точъ какъ ребенка, и говорилъ ей разныя глупости. Ахъ душенька! а батюшка-то и шолъ въ это время по улиц своимъ всегдашнимъ величественнымъ шагомъ и увидалъ толпу людей, человкъ этакъ двадцать, уставившихся на что-то сквозь ршотку. Онъ сначала подумалъ, что они смотрятъ на новый рододендронъ, бывшій тогда въ полномъ цвт и которымъ онъ очень гордился, и пошелъ медленне, чтобъ дать имъ время налюбоваться; думалъ даже не написать ли ему диссертацію по этому случаю, предполагая, можетъ-быть, что между рододендрами и полевыми лиліями было какое-нибудь соотношеніе. Бдный батюшка! Подойдя ближе, онъ началъ удивляться, что никто не видитъ; но головы всхъ были такъ тсно прижаты другъ къ другу и они такъ пристально глядли! Батюшка вошелъ въ середину толпы, намреваясь, говорилъ онъ, сказать, чтобъ они пошли въ садъ вмст съ ш;мъ налюбоваться вдоволь прелестнымъ растительнымъ произведеніемъ, когда… о, душенька! я дрожу, когда подумаю объ этомъ… онъ самъ посмотрлъ сквозь ршотку и увидлъ… Не знаю право, что онъ подумалъ, но старый Клеръ говорилъ мн, что лицо его позеленло отъ гнва, а глаза такъ и засверкали изъ-подъ нахмуренныхъ черныхъ бровей. Онъ заговорилъ… да, какъ страшно!.. приказалъ имъ всмъ оставаться тамъ, гд они стояли… ни одному не уходить, ни одному не двинуться съ мста, и быстре молніи очутился у садовой калитки, въ тилбертской алле, схватилъ бднаго Питера, сорвалъ съ него шляпку, шаль, платье и бросилъ подушку къ народу черезъ ршотку, да такъ разсердился, такъ разсердился, что при всемъ народ поднялъ трость да и приколотилъ Питера! Душенька, эта шалость, въ такой солнечный день, когда все было тихо и хорошо, разбила сердце матушки и измнила батюшку на всю жизнь, да, измнила. Старый Клеръ говорилъ, что Питеръ былъ такъ же блденъ, какъ батюшка, и принималъ удары безмолвно, какъ статуя. Когда батюшка остановился, чтобъ перевести духъ, Питеръ сказалъ: «Довольны ли вы, сэръ?» совершенно-хриплымъ голосомъ, и все стоя совершенно-спокойно. Не знаю, что сказалъ батюшка… и сказалъ ли онъ, что-нибудь; но старый Клеръ говоритъ, что Питеръ обернулся къ народу и сдлалъ низкій поклонъ величественно и важно, какъ дворянинъ, и потомъ медленно пошелъ къ дому. Я помогала матушк въ кладовой длать настойку изъ скоросплокъ. Я не могу теперь терпть ни настойки, ни запаха цвтовъ: мн длается отъ нихъ дурно, какъ въ тотъ день, когда Питеръ вошелъ съ такимъ высокомрнымъ видомъ, какъ мужчина… право какъ мужчина, а не какъ мальчикъ. «Матушка!» сказалъ онъ, «я пришелъ вамъ сказать, Богъ да благословитъ васъ навсегда». Я видла, какъ губы его дрожали при этихъ словахъ и мн кажется, онъ не осмлился сказать ничего боле-нжнаго, по причин намренія, которое было на его сердц. Она посмотрла на него съ испугомъ и удивленіемъ и спросила, что это значитъ? Онъ не улыбнулся, не сказалъ ни слова, но обвилъ ее руками и поцаловалъ такъ, какъ-будто не зналъ, какъ ее оставить; и прежде, чмъ она успла спросить его опять, онъ ушелъ. Мы толковали объ этомъ и не могли понять; она приказала мн пойдти спросить батюшку, что такое случилось. Онъ ходилъ взадъ и впередъ съ видомъ величайшаго неудовольствія. «Скажи матери, что я прибилъ Питера и что онъ совершенно это заслужилъ». Я не смла длать никакихъ разспросовъ. Когда я сказала матушк, она опустилась на стулъ, и съ минуту ей было дурно. Я помню, что черезъ нсколько дней, я видла, какъ бдные, увядшіе цвты были выброшены въ навозъ, завяли и поблекли тамъ. Въ этотъ годъ не длалось у насъ этой настойки… да и посл никогда, Тотчасъ матушка пошла къ батюшк. Я подумала о королев Эсири и корол Ассур, потому-что матушка была очень-хороша собой и пренжнаго сложенія, а батюшка казался тогда такъ страшенъ, какъ король Ассуръ. Спустя нсколько времени, они пришли вмст и тогда матушка сказала мн, что случилось и какъ она ходила въ комнату Питера, по желанію батюшки — хотя не должна была сказывать Питеру объ этомъ — чтобъ съ нимъ переговорить. Но Питера не было тамъ. Мы искали по всему дому; нтъ Питера, да и только! Даже батюшка, который не хотлъ сначала самъ искать, вскор началъ намъ помогать. Домъ пасторскій былъ очень-старый, весь въ лстницахъ и вверхъ, и внизъ. Сначала матушка звала тихо и кротко, затмъ, чтобъ успокоить бднаго мальчика: «Питеръ! милый Питеръ! это только я»; но, мало-по-малу, когда слуги воротились, батюшка разослалъ ихъ въ разныя стороны, чтобъ узнать, гд Питеръ. Когда мы не нашли его ни въ саду, ни на снник и нигд, крики матушки становились все громче и сильне: «Питеръ! Питеръ мой дорогой! гд ты?» Она чувствовала и понимала, что его долгій поцалуй означалъ грустное «прости». День проходилъ… матушка все искала и искала безъ отдыха во всхъ возможныхъ мстахъ, которыя осматривали уже разъ двадцать прежде. Батюшка сидлъ закрывъ лицо руками и не говорилъ ни слова; только когда посланные возвращались, не принося извстія, онъ поднималъ голову съ грустнымъ выраженіемъ и приказывалъ идти опять по какому-нибудь новому направленію. Матушка все ходила изъ комнаты въ комнату изъ дому и въ домъ, тихо и неслышно, но все не переставая. Ни она, ни батюшка не могли оставить дома, бывшаго сборнымъ мстомъ для всхъ посланныхъ. Наконецъ (было уже темно) батюшка всталъ и взялъ матушку за руку, когда она ходила дикими, грустными шагами отъ одной двери къ другой. Она вздрогнула отъ прикосновенія руки его, потому-что забыла все на свт, исключая Питера. «Молли!» сказалъ онъ «а я не думалъ, что все это можетъ случиться». Онъ посмотрлъ ей въ лицо для успокоенія, въ ея бдное, разстроенное, блдное лицо; ни она, ни батюшка не смли признаться, какой ужасъ былъ въ ихъ сердц; не наложилъ ли Питеръ руки на себя? Батюшка не видлъ сознательнаго взгляда въ горячихъ, сухихъ глазахъ жены; онъ не встртилъ сочувствія, которое всегда встрчалъ, и этотъ твердый человкъ, видя нмое отчаяніе на лиц ея, заплакалъ горько; но, когда она это увидла, кроткая печаль блеснула въ ея глазахъ и она сказала: «Милый Джонъ! не плачь, пойдемъ со мной, мы найдемъ его», почти также весело какъ-будто знала, гд онъ. Она взяла огромную руку батюшки своей нжной ручкой и повела его — а слезы такъ и капали — безъ отдыха изъ комнаты въ комнату, по дому и по саду. О! какъ я желала, чтобъ пріхала Дебора! Я не имла времени плакать, потому-что теперь все лежало на мн. Я написала къ Дебор, чтобъ она воротилась, тайно послала человка въ домъ того самаго мистера Голбрука, и бднаго мистера Гольбрука!.. Вы знаете о комъ я говорю. Я не хочу сказать, чтобъ я послала прямо къ нему, но я отправила человка, на котораго могла положиться, узнать не тамъ ли Питеръ. Въ то время мистеръ Голбрукъ бывалъ у насъ часто… вы знаете, что онъ былъ кузенъ миссъ Поль; онъ обращался такъ ласково съ Питеромъ, училъ его удить рыбу; онъ былъ ласковъ ко всмъ и я подумала, что Питеръ, можетъ-быть, у него; но мистера Гольбрука не было дома, а Питера никто не видалъ. Наступила уже ночь, но двери были открыты настежь и батюшка съ матушкой ходили взадъ и впередъ; прошло ужь больше часу, какъ онъ сталъ искать Питера съ нею вмст, и не думаю, чтобъ они говорили другъ съ другомъ во все это время. Я развела въ столовой огонь и служанка приготовила чай: мн хотлось, чтобъ они согрлись, когда старый Клеръ попросилъ позволенія говорить со мной. «Я взялъ неводъ отъ мельника, миссъ Мэтти. Закинуть ли намъ въ прудъ сегодня или подождать до завтра?» Помню, что я уставилась ему въ лицо и не понимала, что онъ хочетъ сказать, а когда поняла, я громко захохотала. Ужасъ этой новой мысли… нашъ милый дорогой Питеръ, холодный, окоченлый и мертвый! Помню еще теперь звукъ моего собственнаго смха. На слдующій день Дебора была дома, прежде чмъ я пришла въ себя. Она была не такъ слаба, какъ я; мои крики (мой страшный смхъ кончился рыданіями) пробудили мою нжную, милую мать, растроенныя мысли которой пришли въ порядокъ, какъ только ея дитя почувствовало необходимость въ попеченіяхъ. Они съ Деборой сидли у моей кровати; я узнала по ихъ лицу, что извстій о Питер не было и никакой ужасной страшной всти, чего я больше всего боялась въ моемъ смутномъ состояніи между сномъ и бодрствованіемъ. Тотъ же самый результатъ всхъ розъисковъ такимъ же точно образомъ облегчилъ матушку, которую, я уврена, мысль, что Питеръ, можетъ-быть, виситъ гд-нибудь мертвый, заставляла вчера безъ устали искать его. Ея кроткіе глаза сдлались совсмъ-другими посл этого; въ нихъ навсегда осталось безпокойное, алчущее выраженіе, какъ-будто они отъискивали того, чего не могли найдти. О! это было страшное время, вдругъ разразившееся громовымъ ударомъ въ спокойный ясный день, когда сирени были въ полномъ цвт.