Крэнфорд (Без указания переводчика)

— О! сказала она: — она была олицетворенное терпніе. Она никогда не была слишкомъ-крпка, а это ослабило ее страшно. Батюшка часто сидлъ, пристально смотря на нее, гораздо-грустне, нежели она. Казалось, что онъ не можетъ смотрть ни на что другое, когда она тутъ… (затушите свчку, душенька, я лучше могу говорить въ темнот) матушка была женщина слабая, неспособная перенести такой страхъ и потрясеніе; однако она улыбалась ему и успокоивала его не словами, но взглядами и голосомъ, которые были всегда веселы, когда онъ былъ тутъ. И она говорила, что Питеръ можетъ сдлаться скоро адмираломъ, онъ такой храбрый и умный; она думаетъ, что увидитъ его въ флотскомъ мундир и желаетъ знать, какого рода шляпы носятъ адмиралы; и какъ ему гораздо-скоре пристало быть морякомъ, нежели пасторомъ, и все такимъ-образомъ, только затмъ, чтобъ заставить батюшку думать, будто она совершенно-рада, что такъ кончилось несчастное утреннее происшествіе. Но, ахъ, душенька! какъ она горько плакала, когда оставалась одна; и наконецъ, длаясь все слабе, она не могла уже удерживать слезъ ни при Дебор, ни при мн, и давала намъ порученія за порученіями къ Питеру (корабль его ушелъ въ Средиземное Море, или куда-то туда, а потомъ велно ему было плыть въ Индію: тогда не было еще туда сухаго пути). Но она все говорила, что никто не зналъ, гд ожидаетъ насъ смерть и что мы не должны думать, что ея смерть близка. Мы этого не думали, но знали, потому-что видли, какъ она таяла. Ну, душенька, какъ это глупо съ моей стороны, когда, по всей вроятности, я такъ скоро ее увижу. Только подумайте, душенька, на другой день посл ея смерти — она прожила не больше года посл отъзда Питера — на другой день пришла ей посылка изъ Индіи отъ ея бднаго мальчика. Это была большая, мягкая, блая индійская шаль, съ узенькимъ бордюрчикомъ кругомъ, совершенно по вкусу матушки. Мы думали, что это пробудитъ батюшку; онъ сидлъ цлую ночь, держа покойницу за руку. Дебора принесла къ нему и шаль и письмо Питера и все. Сначала онъ не обратилъ на это вниманія, и мы вздумали начать маленькій разговоръ о шали, развернули ее и начали восхищаться. Онъ вдругъ вскочилъ: „Ее надо похоронить съ ней“ сказалъ онъ:- „Питеру это будетъ утшеніемъ, а ей было бы пріятно“. Ну, можетъ-быть, это было безразсудно, но что мы могли сдлать или сказать? Огорченнымъ всегда предоставляешь волю поступить по-своему. Онъ взялъ шаль въ руки и ощупалъ ее. „Точно такая, какую она желала имть, когда выходила замужъ, и какой мать ей не дала. Я узналъ это посл, а то купилъ бы ей; но все-равно, она получитъ ее теперь“. Матушка была такъ мила мертвая! Она была всегда хороша, а теперь казалась прелестной, блой, какъ воскъ, и молодой… моложе Деборы, когда та стояла дрожа и трепеща возл нея. Мы завернули ее въ длинныя, мягкія складки шали; она лежала съ улыбкой, будто это было ей пріятно; и люди приходили… весь Крэнфордъ приходилъ… попросить на нее взглянуть, потому-что они очень ее любили и по-справедливости; а деревенскія женщины принесли цвтовъ; жена стараго Клера принесла блыхъ фіалокъ и просила положить къ ней на грудь. Дебора сказала мн въ день похоронъ матушки, что еслибъ у нея было сто жениховъ, она никогда не выйдетъ замужъ и не оставитъ батюшки. Невроятно, чтобъ у ней было ихъ такъ много; не знаю даже, былъ ли хоть одинъ, но тмъ не мене эти слова длаютъ ей честь. Она была такою дочерью для батюшки, что не думаю, была ли другая такая прежде или посл. Глаза стали у него слабы; она читала ему книгу за книгой и писала и переписывала и всегда была къ его услугамъ по всякому приходскому длу. Она могла длать гораздо-больше, чмъ длала бдная матушка; она даже одинъ разъ написала за батюшку письмо къ епископу. Но онъ больно тосковалъ по матушк, весь приходъ это замчалъ. Не то, чтобъ онъ сталъ меньше дятеленъ: я думаю, напротивъ, больше и терпливе помогалъ каждому. Я длала все, что могла, чтобъ дать Дебор свободу оставаться съ нимъ; я знала, что не на многое гожусь и могу только услуживать другимъ и оставлять ихъ на свобод. Но батюшка совершенно измнился.

— А мистеръ Питеръ возвращался ли когда-нибудь домой?

— Да, одинъ разъ. Воротился къ намъ лейтенантомъ, въ адмиралы-то не вышелъ. И какъ они были дружны съ батюшкой! Батюшка возилъ его ко всмъ — такъ имъ гордился. Мы всегда гуляли подъ-руку съ Питеромъ. Дебора стала улыбаться (не думаю, чтобъ мы когда-нибудь смялись посл матушкиной смерти) и говорила, что она теперь въ отставк; однако батюшк всегда она была нужна: писать письма, читать или распоряжаться.

— А потомъ? сказала я посл нкотораго молчанія.

— Потомъ, Питеръ опять ушелъ въ море, а батюшка умеръ, благословивъ насъ обихъ и поблагодаривъ Дебору за все, чмъ она была для него, Разумется, наши обстоятельства перемнились; вмсто-того, чтобъ жить въ пасторскомъ дом и держать трехъ служанокъ и слугу, намъ надо было перехать въ этотъ маленькій домикъ и довольствоваться одной чернорабочей женщиной; но такъ-какъ Дебора обыкновенно говорила, мы всегда жили порядочно, даже когда обстоятельства понудили насъ жить просто. Бдная Дебора!