Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России

«На дешевое охотников всегда много… Стоят неподвижны на продажу осужденные.

Старик в 75 лет, опершись на вязовой дубинке, жаждет угадать, кому судьба его отдаст в руки, кто закроет его глаза. С отцом господина своего он был в Крымском походе, при фельдмаршале Минихе… он раненого своего господина унес на плечах из строю. Возвратясь домой, был дядькою своего молодого барина. В младенчестве он спас его от утопления, бросаясь за ним в реку, куда сей упал…

Старуха 80 лет, жена его, была кормилицею матери своего молодого барина; была его нянькою… Никогда не лгала, а если иногда им досадила, то разве своим праводушием.

Женщина лет в 40, вдова, кормилица своего барина… В жилах его льется ее кровь. Она ему вторая мать…

Молодица 18 лет, дочь ее и внучка стариков. Зверь лютый, чудовище, изверг! Посмотри на нее, посмотри на румяные ее ланиты, на слезы, льющиеся из ее прелестных очей. Не ты ли, не возмогши прельщением и обещанием уловить ее невинности… наконец употребил обман, обвенчав ее за спутника твоих мерзостей, и в виде его насладился веселием, которого она делить с тобой гнушалася. Она узнала обман твой. Венчанный с ней не коснулся более ее ложа, и ты, лишен став твоей утехи, употребил насилие… Она держит младенца, плачевный плод обмана… Она боится, чтобы не попасть в руки ему подобного».

Александра Смирнова-Россет, известная светская дама XIX века, писала в своих дневниках о совершенно реальной истории, случившейся в царствование Александра I: одна фрейлина императрицы, едва закончив Смольный институт, нуждалась в горничной. Отец немедленно отправился на рынок и приобрел девушку за 7 рублей. Об этом событии фрейлина рассказала Марии Федоровне, матери императора. Ну а та, очень рассердившись, передала сыну. Якобы после этого Александр I и задумался о запрете распродавать семьи, разлучая их.

На юго-восточных окраинах империи семьи нередко разлучали в среде однодворцев. Так называли целое сословие землевладельцев, которые жили у границ и занимались, помимо прочего, охраной рубежей. Об однодворцах впервые упомянули в указе 1719 года. Дескать, служилые люди низших разрядов.

Им позволяли иметь собственных крестьян и землю, но жили они куда проще, чем помещики средней полосы. Работали все вместе: и хозяин, и его люди. Редко заводили большие дома и какой-то особенный уклад, с претензией на столичный. На это у однодворцев просто не было средств. А когда денег не хватало, то не гнушались и выставить на продажу одного-двух работников.

«Поступают с ними варварски, – писал Николай Алексеевич Тучков в «Вестнике Европы», – заставляют работать очень много… делят их бесчеловечно – одному достается дед, другому сын, третьему внук. Продают и покупают их поодиночке… Но господские крестьяне думают, что служить однодворцу лучше, ибо видят, что… вместе с ними обедает и совершенно им равен».

Впрочем, равенство на том и заканчивалось. Однодворец мог распорядиться судьбой своего слуги, а тот – ничего не был волен возразить.