Илья Родионович, увидев меня, заявил, что пора обращаться в полицию, на ублюдка надо жаловаться. С трудом его убедил, что всего лишь «упал на стаканы, поскользнувшись на жирном полу». Врач мне не поверил. Не поверил и Зиновий Веньяминович, отругал! Поэтому спрашивать об опыте игры на электроскрипке я не стал, у меня есть подозрение, что он запретит, ибо звукоизвлечение с классической скрипкой отличается.
Сразу после репетиторства на мотоцикле у подъезда Гельдовича меня ждал Май, чтобы отвезти в студию. Хорошо, что я не на контрабасе играю, а то прикольно было бы с ним на мотике проехаться! В студии до ночи играли «Небо» с Ямахой. Кир вместо пива принес чипсов, газводы и энергетиков в банках. Я сожрал почти все чипсы. Мне можно! Я первый раз их попробовал! Кир хохотал:
— Ну, Али, мы тебя здесь плохому научим!
Банку с энергетиком Май у меня забрал, предлог отличный — мал ещё!
Разрываясь между классикой и репетициями с рокерами, не успеваю делать все остальное. Схлопотал двояки по алгебре и по физике. Не выучил очередной фрагмент Грига, не позвонил маме. Придя домой, рухнул в сон одетым, хотя снилось, что я голый. Проснулся утром совсем не отдохнувший. Нужно к Лидочке ехать, слишком давно я с ней не был. Соскучился.
В школе нашёл Мая и попросился прийти. Он предложил сразу после школы, а вечером в студию. Блин, опять без домашки!
Ждёт меня после уроков у выхода. Мне кажется, что вся школа с придыханием за нами наблюдает. Как он перехватил у меня рюкзак, как вдруг мне куртку стал застегивать, как, получив по рукам за это, ласково улыбнулся, как дверь мне открыл и первым пропустил. Я пихнул локтем ублюдка около мотика:
— Какого черта ты выставляешь меня девчонкой!
Тот только ухмыляется.
Мы заезжаем ко мне за нотами и за анечкиным обедом, а потом к Маю, как обычно — занимаюсь около двух часов, разбираю заданное Гельдовичем. Ощущение, что Лидочка на меня обиделась, звук кажется каким-то глухим, дутым. Бросил скрипку у монстра дома, позволил прикасаться к ней чужим пальцам. Уговаривал Лидочку потерпеть, дул в эфы, грел щекой деку. На этом месте в лоб мне прилетел комок из смятой бумаги. Злобный зрителе-надзиратель Май не желает, чтобы я проявлял какие-то чувства к Лидочке. Играю дальше, скрипка постепенно ожила и простила меня. Сегодня сложнейший фрагмент на четвертой октаве, опять с крещендо, а без фортепьянной поддержки сложно. Ритм считаю себе сам, а он у Грига непростой.
Через два часа, когда я, видимо, уже достал высокими нотами бедолагу Мая, тот остановил Грига.
— Теперь что-нибудь для меня.
Я к этому был готов, прихватил с собой ноты адажио Антонио Вивальди. Партия скрипки - ведущая, простая, на легато, в миноре, но с какой-то не похоронной, а светлой грустью, от Альбинони отличается настроением. Эту вещь я играл в прошлом году на выпускном, причём с папой, он согласился на вторую роль, ради такого случая. А раз с папой, значит, произведение отточено! Безусловно, это адажио — шедевр, певучее, пронзительное, с длиннющими тактами, парными разнооктавными переходами, с осенним дождливым настроением. Мелодия такая, что хочется подпевать, хочется, чтобы она не заканчивалась, а переливалась в груди долго. Хочется, чтобы никого не было рядом, чтобы всё заглохло и сгинуло, чтоб только музыка наполняла жизнь. При этом музыка без крещендо, без разрыва аорты. Вивальди стирает суету, знакомые лица, звон денег и шум улицы, адажио, как медитация. Жаль, что короткое, меньше пяти минут. Завершаю классически. Смотрю на Мая.
В этот раз не отворачивается. Он просто, по-моему, не понял, что музыка прекратилась. Смотрит в одну точку, недвижен и просветлен, как будда. Закусил нижнюю губу, и выражение лица от этого стало каким-то детским. И долго он будет в ауте?
— Ээй! Ку-ку! — машу я ему смычком, и Май сдувается, выдыхая, в глаза возвращается сознание, ладони протирает о колени.
— Мышонок, ты специально такие произведения подбираешь для меня?
— Какие?
— Такие, что мозг выносят!
— Классный анализ произведения! Я играю то, что мне нравится. Не гаммы ведь тебе показывать… Хотя в следующий раз Бартока буду играть, мне «Румынские танцы» повторить нужно для концерта, если, конечно, меня оттуда не выгонят с такой рожей!
— Нам скоро в студию, клади скрипку и подойди ко мне! — командует Май.
— Блин! Тебя даже Вивальди не берёт! — расстроено говорю я, резко меняя настроение и тему. Сейчас потребует расплаты! Раздраженно подхожу к нему. — Что сегодня? Сто тридцать поцелуев?
— Один. Сам. Только настоящий. За чмок в лоб получишь!
— Ты в курсе, что я не умею, не так ли?
— А ты постарайся, вспомни, что и как я делал!
Может, это даже лучше, нежели бы он опять поселился в моем рту! Я-то быстро управлюсь! Только вот краснею стремительно и не могу оторвать взгляд от его губ.
— Ты наклонись тогда, — хрипло велю я.
— Я лягу, и тебе будет удобнее! — и валится на чёрный матрац, расправив руки в стороны, как птица. — Я твой!