Крещендо (СИ)

Отпустил, дернул за одежду, развернул, схватил за шкирку и поволок в зал. Там прямо в центре баскетбольной разметки стоял Никита, он в панике смотрел на нас с ублюдком. Май толкает меня к парню:

— Никит! Ты знаешь, кто этот смелый мальчиш-кибальчиш?

— Нет, — парень побледнел, покраснел, побледнел и опустил голову.

— Прикинь! Он всё видел! — победоносно возвещает ублюдок.

И я обращаюсь к Никите:

— Беги от него! Не верь ему! Он мерзок и уродлив! Как можно терпеть такие унижения? Ради чего? Чтобы тупо созерцать его на ублюдочных репетициях? Чтобы первому услышать бездарные опусы великого рок-исполнителя? А обо мне не беспокойся! Я могила!

— Ты-то? — встревает за моим плечом Май. — Ты-то точно уже могила!

— Никита! Я никому ни… — и Май затыкает рукой мне рот, сильно сжав челюсть.

— Ты меня достал, крыса! Кто ты такой, чтобы лезть в мою музыку и судить обо мне? Ты — мошка! Просто прихлопну! — у меня стали подгибаться коленки от той злобы, что сочилась из него. — Ник! Ты со мной?

Никита опять кивает. Он со спермой язык, что ли, проглотил?

— Ник! Врежь ему! Он крыса! Врежь так, чтобы замолк! — требует Май и толкает меня на Никиту, тот поднимает на меня глаза и сжимает кулаки. — Ник! Я верю в тебя! Ты мой друг! Защити нас от этого мелкого паршивца!

И Ник бьёт меня в челюсть, я лечу на пол. Во рту солоно — кровь, от боли перестал дышать, пытаюсь отползти от этих придурков. Но меня догоняют и пинают в живот, по бедрам, в пах, меня скрутило, я забыл про руки, пытаюсь ими закрыться, и если бы Май не оттащил Никиту, то пальцы бы к чертям были испорчены. Я скулю и кручусь от боли на полу, только положение лёжа спасло меня от потери сознания. Боль невыносимая!

Сквозь красную пелену вижу склонённое надо мной ненавистное лицо Мая, сквозь пульсирующий шум в ушах слышу его мерзкий голос:

— Ну вот, смелый мышонок! А теперь нужно домой! К мамочке! Ник! Ты перестарался, а если у него контузия яичек? Ай-яй-яй! Это может нарушить эрекцию! Давай-ка, я посмотрю, нет ли травмы какой?

Чувствую, что он сильными руками переворачивает на спину, расцепляет мой кокон и начинает ощупывать. Челюсть, нос, ребра, руки и в пах… Я дёргаюсь.

— Тс-с-с-с! Дядя доктор только посмотрит, нет ли крови?

Чёрт! И он смотрит! И трогает!

— А ты сладкий, мышонок! — выносит он свой диагноз. — Вставай! Кости целы! Может, зубики будут шататься, но если их не трогать, гематома заживет. Ты даже не обоссался! А я ведь обещал твоей матери! Ну-ну, не дергайся!

Меня ставят на ноги.

— Ник, вызови такси! И давай, до вечера! Приходи на репу! – обращается Май к Никите. - А ты, мышонок, приходи в себя, это раз, обещай мне, что будешь себя хорошо вести, это два, и поехали-ка домой, это три! — и засовывает мне телефон в карман пиджака. — Далеко живёшь?

— Отвали! Я дойду сам!

— Тебе сказали вести себя хорошо! Где живешь, уёбок? – быстро он меняет тон с ласкового на угрожающий.

— Около кукольного театра.

— Ммм! Как это правильно! Такая куколка - и рядом с театром! Пошли!

Меня волокут за шкирку, на первом этаже мы забираем мой рюкзак, валяющийся на подоконнике, потом заталкивают в машину. Никита остался стоять у школы, мне кажется, что он в шоке. Я на него не злюсь, правда. Тот, на кого злюсь, кого ненавижу, рядом сидит.

Комментарий к 1

========== 2. ==========

Всю дорогу мы молчали. А этот ублюдок (можно я так буду его называть, а то «Май» как-то по-весеннему приятно звучит?) курить начал в салоне, таксист не рыпнулся даже!

Подъехали к дому, он купюру достает и выходит вместе со мной. Я возмущаюсь:

— Чеши отсюда! Я и сам до дома дойду!

— Замолкни, мышонок! Я обещал твоей матери тебя передать с рук на руки. Ну и познакомлюсь между делом!

Я встаю как вкопанный, не пойду с ним! Мать в кои-то веки дома, а тут этот ублюдок! Он тащит меня за руку. И так как я упрямее, Май просто разворачивается и бьёт меня по щеке. Толкает в спину! Блин! Десять лет я учился в любимой школе, и никто не обращал на меня внимания, десять лет я наблюдал сериал под названием «Подонок Май и его проделки» и ни разу в титрах не появлялся! Как меня угораздило-то?

Мама открывает дверь сама! О! Это высший знак переживаний за своё единственное чадо!

— Лёлик! — восклицает в своей манере мама, а за моей спиной весело хмыкает ублюдок. — Что случилось? Ах! Ах!

— Мама, всё нормально!

— Мне сказали, что у тебя что-то с зубом, и ты описался.

— Мама! Я не описался! Мне шестнадцать лет!

— Ой! Молодой человек! Это, наверное, я с вами разговаривала? — мама хлопает глазами. — Что случилось? Что произошло?

— Ваш сын подрался! — и тут этот подонок совершает следующий финт: он целует маме ручку, улыбается ей нежно, просто зайка-котик!

— Ах! Подрался! Как ты мог, Лёля! — мама вновь делает ресницами взмах, как будто начинает исполнять пьесу на сцене. — А как же наши пальчики?

Мама хватает меня за руки, рассматривает пальцы, дует на них.

— А что у нас с пальчиками? — сюсюкает ублюдок.