Крещендо (СИ)

Взмахиваю смычком и с пианиссимо отрывистым мартелле, раз-два-три, раз-два-три… навожу ритм - и мелодия, осторожная, вкрадчивая, нежная, начинает тихий бег, она становится всё тревожнее, всё громче, всё опаснее. Мистика, а не мелодия, легато то и дело прерывается пунктирным штрихом. Ветер гуляет по струнам, ночной страх, злая Луна скалится в ответ на молитву скрипки. А я сын Луны, обнаженная жертва неосторожного обещания. Всё громче и громче, все ярче и агрессивнее, из нежности вытекает страсть. Без вибрато, без тремоло, нет никакой дрожи в руках и в губах. Есть только эти удивительные звуки. Прерываю в самый пик крещендо и пиццикато четыре такта, потом обрушиваю финал низко, смертельно, трагично. Луна забрала жертву. Чем проще мелодия, тем драматичнее финал, как в жизни: чем незатейливее линия жизни, тем обиднее конец. Как, это всё? Пусть будет еще жизнь, пусть мелодия закручивается в рондо! Так и с «Сыном Луны» - тишина воспринимается враждебной силой, неестественным продолжением.

Я долго стою в тишине с закрытыми глазами. Мне страшно открывать их, ведь это будет означать продолжение, которое никак не сочетается с моей музыкой, с моей скрипкой, с тем настроением, что было в песне. Вдруг чувствую, что тёплое тело в одежде, крепкие руки обхватывают мои ноги. Май. Сидит рядом со мной на полу на коленях, очень близко, так, что я стою между его раздвинутых ног, он обнял меня за ноги и уткнулся лицом в бедро.

- Что ты творишь со мной! – скулит Май. - Что ты творишь?

Я отпускаю Лидочку за гриф, перехватываю удобнее смычок и правой рукой забираюсь к нему в волосы, тереблю на затылке. Видимо, Май воспринял это как поощрение. Стал целовать мои коленки, водить руками по ногам вверх и вниз. Задевает волосами кожу бедер, щекочет и волнует. Но ни стыда, ни совести… м-н-н-н… ртом в пах! Мама! Как там жарко! Как это стыдно! Какое удовольствие! Но Май не останавливается там, выпрямляется и шествует губами по животу, нервно вздымающемуся, по детской безволосой груди, по синей от царапин шее, к губам. Я стою беспомощный, растопырив руки в стороны – в одной скрипка, в другой смычок, позорно голый с вздёрнувшимся вверх членом и с трясущимися губами. А Май осторожно входит в рот, без жевания, без крови целует вкрадчиво и как-то отчаянно. Его руки на моих ягодицах, они спустились со спины, гладят, сжимают мои ничтожные половинки. Но потом вдруг палец проникает внутрь меня, и я дёргаюсь, отталкиваюсь телом, плечами, губами… Неужели сейчас?

- Ты весь трясешься! – заботливо говорит Май. - Тебе страшно?

- Очень, - шепчу я.

- На самом деле ты не хочешь этого? Ты делаешь это ради неё? – Май кивает в стороны Лидочки.

- Да.

- Более того, ты и сейчас не веришь, что я тебе верну скрипку? Ты думаешь, что я тебя обману?

- Да…

- Но ты в отчаянии и загнан в угол. Поэтому ты здесь?

- Да.

- Я ублюдок?

- Да.

Май отстраняется от меня, забирает скрипку и смычок, отходит. В тёмной комнате не вижу выражения его лица. Лидочку кладет на стол.

- Пусть я ублюдок, но я не насильник. Я хочу, чтобы ты меня любил!

- Май! – выкрикиваю я, падая вниз на колени, я понял, что ничего не добился. - Это нечестно! Ты требуешь невозможного!

- Почему? Почему для тебя это невозможно?

- Я люблю только свою скрипку…

- И кто из нас двоих ненормальный?

- Май! Я делал всё, что ты просил! Сделай это, я вытерплю, но отдай мне Лидочку… Какая тебе разница, люблю я или нет? Ты же хочешь…

Ублюдок подходит вновь ко мне и медленно расстегивает джинсы, в просвет ширинки выпрыгивает его член. Розовый, прямой, готовый.

- В чем-то ты прав, хочу! И сейчас очень трудно остановиться. Мы сделаем так…

Мне надо раскрыть рот? Но зубы сжаты так, что только пассатижами их можно раскрыть, или разломать. Смотрю на его член заворожено. Вдруг Май хватает меня за плечи и поднимает, а это было трудно, так как мои ноги не слушаются меня.

- Я тебе обещал, что не буду этот требовать. Будем проще…

Обнимает, проводит по левой руке, захватывает кисть. Кладет мою вялую ладонь на свой член, так, что его рука сверху. Заставляет сжать, начинает двигать моей рукой по горячему органу, кожица ходит, ствол пухнет и тукает. Голова Мая уперлась в моё плечо губами, стонет в меня. Ощущаю себя резиновой куклой, меня трахают, а ни боли, ни удовольствия! Только стыд! Он дрочил долго, в процессе ещё и стал целовать в шею, в ухо. В момент излияния выгнулся, прижавшись животом ко мне и как-то жалобно открыв рот, прерывисто задышал. В мою руку ударила теплая густая жидкость, Май удерживает кисть, стряхнуть семя на пол не могу. В его сперме живот, склизкая капля стекает по ноге.