И еще эти комментарии! Черт! Когда они успели появиться? Нужно было сначала посмотреть, а потом отцу подсовывать! Я решил, что нужно как-то обозначиться в инете, развеять этот миф. На стене ответить? Так из группы никто не отвечает, никто не пишет. Такая договоренность – звезданутое молчание, типа мы – боги, выше вашей болтовни. И я тут такой проявлюсь обиженный. Напишу в личку, самым убежденным и активным, тем, кто в онлайн, а они потом, может, общественное мнение на стене изменят. Выбрал пять постов, четыре девчонки и один парень. Всем написал примерно одно и то же: «Я - Али. И твой коммент на странице Маёвки – полная хрень. С Маем меня связывает только три песни. Бесят все эти фантазии». Четверо ответили.
- «сори тогда, друган! просто тут все говорят, я и повёлся! играешь прикольно!»
- «значит, Май свободен?» (я ответил, что все вопросы к нему, я не в курсе)
- «фигли он тя возит? А ты реально Али?»
- «прости», «мне так неудобно», «я такая дура», «я все исправлю, всем скажу, что это неправда», «а у тебя есть девушка?», «ты такой классный»…
Последние сообщения от пользователя Никочка Прилесина. За двадцать минут в сети узнал, что она учится в 11 классе в 35-ой школе, что была на концерте в «Пели-кане», что она знает все песни «Маёвки», что у неё есть собачка чау-чау, что её раньше привлекал Май, а вот теперь я! И даже предложила встречаться! Это, видимо, популярность!
Весь вечер провели у Гельдовича, которого отец называл запросто «Зинкой». Сегодня я с Лидочкой, еще вчера её в буквальном смысле вылизал. Скрипку спиртом не чистят, загрязнение, пыль протирают тряпочкой, смочив слюной. Как после этого давать кому-то свою девочку в руки? Волос смычка протер спиртом, а струны - канифолью.
Я сыграл им «Румынские танцы», а потом занялись Григом, отец с листа играл мне аккомпанемент. Разбирали ошибки. Прослушивали пассажи в исполнении Когана. Потом «Зинка» достал спиртное, и они ударились в студенческие воспоминания, изредка обращая на меня внимание. Я достал телефон. О, смска от Мая: «Ты как?» Нормальный вопрос, отвечаю: «Об косяк». Тогда следующая, тут же: «Ты где?» Я культурный подросток, поэтому отвечаю: «В Караганде!» Он - вопрос: «С кем?» И тут я не нашел универсального ответа: «С отцом». Май: «Когда домой?» Я : «Не знаю, тут еще целая бутылка коньяка». Он: «Быть дома в 10, трезвым». Идиот!
Но получилось, что дома нарисовались позже. Пьяный пианист пал на диван и захрапел тенором в мажоре. А я пошёл к себе и, включив свет, испуганно крикнул защитительное: «Бля-а-адь!» На кровати по-турецки сидел Май.
- Привет!
- Ты псих? У меня отец дома! Как ты сюда попал? Всё же закрыто! – зашипел я.
- У меня есть ключ.
- Откуда?
- Твоя мама потеряла…
- Ты вор! Вор и извращенец! Зачем пришёл?
- Переживаю за тебя. Ты плакал вчера. Ты переживаешь всё слишком сильно, чересчур!
- А как я должен относиться к твоим выходкам? Мне радоваться тому позору, что мне угрожает, если ты выложишь съёмку?
- Я не собираюсь ничего выкладывать! Ты же не собираешься от меня сваливать! Это будет наш маленький семейный архив!
- Какой архив..?
- Хватит! Пора уже спать!
- Что пора..?
- Сюда иди! – и он хлопает на место рядом с собой.
- Зачем?
- И ты еще хочешь, чтобы я ничего не предпринимал? Опять выёбываешься? – закипает Май.
- А что ты хочешь делать?
- Тебе перечень ласк в письменном виде для утверждения предоставлять? Не бойся! Целовать буду! Надо же как-то приручать тебя к себе! А то трясешься от страха!
Пришлось идти. Поцелуи - это не страшно, не больно, а приятно. Правда, приятно только до определенного момента. Как только он своими руками бесстыдными и губами развратными довёл меня до тянущей боли внизу живота, когда закрутило, сжало внутри, стало невыносимо. Я вырвался из его рук и на цыпочках прокрался в ванну, типа в душ. А Май побежал в туалет, не знаю, зачем…
Уходил он через балкон, чтобы отца не разбудить. Мамин ключ не отдал. Поинтересовался, во сколько завтра концерт. Потребовал быть на вечерней репетиции. Уже перед самым сном зашел вконтакт. Мда… кого я там переубедить хотел? Никочку? Или себя?
***
На сцене чайковки я как дома. Столько здесь сыграно, столько моих побед и ошибок видела она. И мой костюм, и запах мытой сцены и пыльного занавеса, и знакомые лица, и резонирующий яркий звук акустически простроенного пространства, и Зиновий Веньяминович на аккомпанементе – всё моё. Кроме Мая, который сидел в третьем ряду. Я исполнял четыре из шести румынских танцев. Май лыбился, а я кидал на него гневные взгляды. Сидит и меня голым, что ли, представляет? Паразит! Он мне мешал, даже Гельдович послал мне раздраженное дергание бровями – строгий выговор после первой пьесы. Пришлось справляться с собой.
Когда моё выступление закончилось, вижу, Май торопится к сцене с розами. Блин! Не может без понтов никак! Приходится топать к нему навстречу, улыбаться и цедить сквозь улыбку:
- За фига припёрся?
- Я тоже тебя обожаю! – также сквозь улыбку говорит ублюдок. - Когда ты играешь, ты такой сексуальный!
- Всё, уходи!
- Но «Сын Луны» всё же лучше!