Минни тоже не знала, что мама затеяла, правда, если бы и знала, едва ли сказала бы мне по доброй воле. Тот раз, когда мы разоткровенничались у нее в комнате, оказался единственным, а обычно нам нечего было друг другу сказать. Но я поняла, что дело серьезное, когда мама открыла парадную дверь и оказалось, что на подъездной дорожке стоит папин официальный правительственный мерседес. А на заднем сиденье сидел папа. При виде него я вся засияла, что твоя елка в Крестовство.
– Папа!
Я ринулась к машине и распахнула дверь – Карл даже не успел сделать это за меня. Я не видела папу больше недели.
– Сеффи, сядь в машину и постарайся показать, что ты не росла как трава в поле, а тебя все-таки пытались воспитывать! – приказал папа, и лицо у него было как деревянное.
Лучше бы он просто дал мне затрещину – и то было бы не так больно. Мы неделю не виделись, и это все, что он может мне сказать?! К этому времени подошли и мама с Минервой. Карл открыл им дверь. Я посторонилась: пусть сядут первые. Не собираюсь я садиться рядом с папой. И слова ему не скажу, пока не извинится. Мама села на соседнее с ним сиденье, следя при этом, чтобы не прикоснуться к нему даже случайно. Потом Минни, потом я. Не прошло и минуты, как машина отъехала, а я не имела ни малейшего представления, куда мы направляемся. Глянула на часы. Полпятого. Посмотрела на маму, папу, Минни – может, хоть кто-то из них сообщит мне, что происходит, не дожидаясь моих вопросов. Ничего. Я отвернулась и стала смотреть в окно. Хотите городить тут тайны – на здоровье. Я в ваши игры не играю.
Наша машина остановилась у ворот тюрьмы Хьюметт. Было без десяти шесть. Впереди и позади стояли вереницы машин, со всех сторон сходились люди. Все нули, входящие через ворота для пешеходов, были в черном, и никто не произносил ни слова. И выражение лиц у всех было одинаковое – точная копия того, кто шел впереди, и того, кто шел сзади. Когда мы очутились у входа, папа показал удостоверение двоим охранникам. Нас тут же пропустили.
Что мы забыли здесь, в тюрьме Хьюметт? Почему я должна была наряжаться не во что-нибудь, а в платье от Джексона Спейси, если мы ехали в тюрьму?!
Нас вывели во внутренний двор тюрьмы. Предвечерний воздух был влажным и душным. В машине у нас был кондиционер, поэтому я и не догадывалась, как противно стало снаружи. Платье облепило меня. Половину тюремного двора занимали ряды сидений, а вторая половина была почти пустая. Только в дальнем конце двора стояла виселица. Но и тут я ничего не поняла. Нам указали на места в первом ряду.
Я огляделась кругом в полном недоумении. Все нули остались стоять. Кто-то смотрел на виселицу, многие плакали, а некоторые глядели на нас, Крестов, на сиденьях, и лица их пылали от ненависти. И тут вдруг я перехватила взгляд Каллума. Это было потрясение – будто меня облили ледяной водой. Что происходит? Каллум смотрел только на меня. Я так давно его не видела – и тем страшнее было увидеть его именно здесь.
– Дамы, господа и нули, сегодня мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями казни Райана Каллума Макгрегора, проживавшего в Медоувью по адресу Хьюго-ярд, пятнадцать. Райан Каллум Макгрегор приговорен к смертной казни через повешение. Приговор не подлежит обжалованию и будет приведен в исполнение. Приведите осужденного.
Только теперь, когда мне все разжевали и в рот положили, я наконец поняла, что я здесь делаю. Сейчас повесят папу Каллума. Я в полном ужасе посмотрела на виселицу. Слева от нее открылась дверь, и оттуда вывели папу Каллума.
Я повернулась к маме с папой. Они смотрели прямо на виселицу, мрачные и суровые. Тогда я посмотрела на Минни. Она понурила голову, но то и дело украдкой поглядывала на виселицу. И все по-прежнему молчали. Будто на кладбище.
В сущности, это и было кладбище.
Я снова повернулась к Каллуму. Так он еще никогда на меня не смотрел. Этот взгляд пронзал меня насквозь, будто самый острый, самый точный скальпель на свете. Я медленно покачала головой.
«Я не знала», – произнесла я одними губами. И посмотрела сначала на виселицу, потом на Каллума, на папу Каллума и снова на Каллума, на родителей и еще раз на Каллума, на толпу вокруг и опять на Каллума.
Как мне донести до него свои отчаянные мысли? Если бы я знала, куда мы едем, ни за что бы не поехала. Никакая сила на свете не втащила бы меня за эти ворота. Святая истинная правда. Каллум, пожалуйста, поверь мне.
– Мама, я хочу уйти! – яростно зашептала я.
– Не сейчас, Сеффи. – Мама смотрела прямо перед собой.
– Я хочу уйти, сию же секунду! – в полный голос воскликнула я и вскочила на ноги.
На меня стали оборачиваться, но мне было все равно.
– Персефона, сядь и не закатывай сцен! – рявкнула мама.
– Ничего на свете не заставит меня сидеть здесь и смотреть на это. Я ухожу. – Я развернулась на каблуках и попыталась протиснуться мимо всяких важных персон, сидевших в нашем ряду.
Мама встала, развернула меня к себе и влепила мне пощечину.
– А теперь сядь и больше ни слова.