Крестный отец

Долгие прогулки, большие порции пасты и мяса, а также бутылка крепкого вина вечером способствовали хорошему сну. В библиотеке доктора Тазы было полно книг на итальянском; впрочем, хотя Майкл владел разговорным диалектом и недолго учил язык в колледже, чтение требовало много усилий и времени. Постепенно его речь почти утратила акцент, но он все равно никогда не сошел бы за местного – максимум за какого-нибудь приезжего из далеких северных провинций, что на границе со Швейцарией и Германией. Зато слиться с местными помогала кривая левая половина лица. Из-за неразвитой медицины подобное уродство часто встречалось на Сицилии. У людей не хватало денег даже на то, чтобы вылечить мелкие травмы, хотя в Америке это было плевым делом, а для более серьезных уродств имелись соответствующие специалисты и оборудование.

Майкл часто вспоминал Кей, ее улыбку и тело, и мучился угрызениями совести за то, что так жестоко бросил ее, даже не попрощавшись. Как ни странно, двойное убийство его нисколько не тяготило: Солоццо покушался на отца, а капитан Маккласки наградил увечьем.

Доктор Таза постоянно подговаривал молодого человека обратиться к хирургу, особенно когда Майкл в очередной раз просил болеутоляющие. Со временем боли становились все сильнее и приходили чаще. Таза объяснил, что под глазом находится сгусток нервов; излюбленным методом пытки у мафиози было найти это место у жертвы острым ножом для колки льда. У Майкла сгусток либо был поврежден, либо туда попал осколок кости. Простая хирургическая операция в госпитале Палермо навсегда уняла бы боль.

Майкл отказывался, а на вопрос почему, с усмешкой отвечал:

– Пусть напоминает мне о доме.

Боль была скорее ноющей и служила своего рода механическим насосиком, промывающим ему череп.

Спустя семь месяцев расслабленной деревенской жизни Майкл заскучал по-настоящему. Да и дон Томмазино вечно пропадал по делам и стал редко появляться на вилле. У него возникли проблемы с «новой мафией» в Палермо – молодыми людьми, наживавшимися на послевоенном строительном буме. Новообретенное богатство помогало им покушаться на угодья старинных боссов мафии, которых они презрительно именовали «усатыми Питами». Дон Томмазино все время уделял защите своих владений, и Майклу пришлось довольствоваться обществом и рассказами доктора Тазы, которые уже начинали повторяться.

Однажды утром Майкл решил прогуляться в горах за Корлеоне. Естественно, в сопровождении пастухов‑телохранителей. От врагов Семьи они бы не спасли, просто чужаку было очень опасно путешествовать в одиночку. Как, впрочем, и местному. Эти края кишели бандитами – бойцами мафии, которые воевали друг с другом, а доставалось всем окружающим. Также одинокого путника могли принять за «расхитителя pagliaio». Так называли полевой сарай под соломенной крышей, где хранили фермерский инвентарь, чтобы работникам не приходилось таскать его каждый день из деревни и обратно. На Сицилии крестьянин не живет на обрабатываемой им земле. Это слишком опасно, а любая пахотная земля слишком ценна. Поэтому ночует крестьянин в деревне, а с рассветом отправляется на далекое поле пешком. Если он пришел к своему pagliaio и обнаружил сарай пустым, то это большое несчастье, ведь в этот день есть крестьянину будет нечего. Когда закон оказался бессилен, защищать интересы работников взялась мафия, решив проблему типичным способом: всех расхитителей pagliaio

выследили и убили. Как водится, пострадали невинные. Пройди Майкл мимо недавно разграбленного pagliaio, его могли бы счесть преступником, если бы за него никто не поручился.

И вот Корлеоне отправился через поля со своими телохранителями. Первый был простым до дурости деревенщиной, молчаливым и с непроницаемым, как у индейца, лицом. Он был жилист и невысок; впрочем, все сицилийцы по молодости такие, а к старости раздаются. Его звали Кало.

Второй пастух был помоложе, более разговорчив и поездил по свету – точнее, поплавал. Во время войны он служил матросом на итальянском флоте и незадолго до того, как британцы потопили корабль и взяли команду в плен, успел сделать себе татуировку. Благодаря этому он стал в своей деревне знаменитостью. Сицилийцы редко делали татуировки: одни были против, у других не было возможности (да и сам пастух – Фабриццио – скорее хотел скрыть некрасивое родимое пятно на животе). Однако борта мафиозных повозок раскрашивали веселыми сценками – примитивно, но с любовью. В общем, Фабриццио, вернувшись на малую родину, не очень гордился своей татуировкой, хотя она изображала сцену, милую сицилийскому понятию о чести: муж колол ножом обнаженных жену с любовником, сплетенных на волосатом животе. Фабриццио часто перешучивался с Майклом и задавал вопросы об Америке, ведь полностью скрыть происхождение гостя было невозможно. Впрочем, пастухи о своем подопечном наверняка знали только то, что он в бегах и болтать о нем нельзя. Иногда Фабриццио приносил Майклу свежий сыр, еще источающий пар молока, из которого его сбили.