Я положил книгу на место. Перегнувшись через стол, посмотрел на часики девушки. Два тридцать пять ночи. Отошел от стола. Меня теперь гораздо больше занимала бумажка на стене, вставленная для солидности в рамку, — план эвакуации при пожаре. Я не собирался поджигать этот гостеприимный дом, меня интересовали две вещи. Во-первых, как выйти на улицу, а во-вторых, где я нахожусь. Ответ на первый вопрос можно было получить, изучив хитросплетение красных стрелок. Второй ответ притаился в правом верхнем углу, над визой начальников, утверждавших программу спасения сотрудников.
Оказалось, все не так уж плохо. Я находился недалеко от выхода, а само заведение, в подвале которого я в данный момент располагался, было довольно близко от моего дома. Только вот как преодолеть эти несколько километров нагишом по московским улицам?
Осмотр помещения не дал особых результатов. Я обнаружил два халата, влезть в которые у меня не было шанса, и две пары тапочек. Одну пару с трудом, но натянул на ноги. Еще я обнаружил каталку (или как там она называется?), застеленную простыней. Вторая простыня лежала, сложенная в головах мобильного ложа. Я схватил эту простыню и завернулся в нее. Не потому, что решил путешествовать в таком виде, а просто чтобы немного согреться. Я даже пытался внушить себе сначала, что каталка эта оборудована для отдыха дежурного, потом — что простыня, судя по всему, еще чистая, не использованная по назначению. Увы, гипнотизер из меня не вышел. Тем более что даже при плохом освещении были заметны разводы и застиранные пятна.
Я решил продвигаться к выходу, теша себя надеждой подыскать что-либо более приличное. Шлепая потертыми тапками, поковылял по коридору, сверяясь по памяти с планом эвакуации. За исключением двух клеенчатых фартуков, ничего, что могло бы пополнить мой гардероб, не попалось.
Впереди, за поворотом, послышалось какое-то движение. Кажется, шепот и осторожные шаги. Приближаюсь к углу и прислушиваюсь. Голоса молодые: парень и девушка. Спорят о чем-то, слов не разобрать. Но совершенно тоцно, что они подходят все ближе.
Оглядываюсь в отчаянии — прятаться негде. А ведь на сей раз на меня могут посмотреть не как на живой труп, а как на мужчину, бродящего голым в служебном помещении. Невесть что могут обо мне подумать. Плюс еще дежурная в обмороке. Доказывай потом, что ты не извращенец!
Голоса раздались совсем рядом. Очевидно, нас разделяло всего несколько шагов. Нужно было принимать решение. Упасть на пол, притворившись потерявшимся по дороге трупиком? Броситься вперед и прорваться с боем? Или бежать назад, приводить в чувство толстушку и просить ее подтвердить, что я не покушался на ее честь и достоинство? А вдруг ей под Гоголя привиделось не совсем то, что произошло на самом деле?
Стоп! Вспомнив про Гоголя, я нашел, кажется, оригинальный ход.
Накидываю простыню на манер мушкетерского плаща. Вытягиваю руки прямо перед собой, расслабляю кисти. Напрягаю мышцы шеи так, что нижняя губа оттягивается к подбородку, выставляя напоказ плотно сжатые зубы, — получается улыбка «вверх ногами». Голову чуть запрокидываю, ноги ставлю на ширину плеч. И так стою, поджидая идущих мне навстречу.
Первым осторожно выглядывает парень. Озорное выражение исчезает с его лица, он застывает морской фигурой, не сводя с меня глаз. Следом появляется мордашка его спутницы. Эта реагирует иначе: распахивает на всю ширину рот и тут же зажимает его ладонью.
Немая сцена. Эффект, произведенный моим экспромтом, не столь сногсшибателен: молодые люди в обморок не падают. Теперь мы стоим, любуясь друг другом. Ребята парализованы страхом, но пройти между ними невозможно: они перекрывают путь. Нужно развивать успех, и я цитирую классика.
— Душно мне, — произношу я загробным голосом. Кстати, с таким оскалом на лице, как у меня, говорить нормальным голосом просто невозможно.
Парень бледнеет до полупрозрачного состояния, но не двигается с места. Зато девушка проявляет больше уважения к представителям потустороннего мира. Она проворно отступает, прижавшись к стене. Это движение отнимает у нее последние силы, и девушка оседает на пол. Путь открыт. Торжественно направляюсь к выходу.
Теперь времени на гардероб уже нет. Надо сваливать отсюда, пока эти двое не очухались, а очухаются они быстро.
Последней преградой на пути становится дверь на улицу. Отодвигаю засов, пробую ее плечом. Дверь крепкая, но замок — дрянь. Отхожу на шаг — удар! — и вот я на улице. Кутаюсь поплотней в простыню и начинаю свой путь домой.
Самое простое, конечно, остановить машину и попросить довезти. Рассчитаюсь, мол, на месте. Вот только в моем наряде я, наверное, не внушу доверия. И это еще полбеды. Что-то ждет меня дома?
И вот я шагаю по улицам родного города.
Минут сорок назад возле меня притормозила патрульная машина. Бдительный страж порядка окликнул меня, опустив стекло, и поинтересовался, кто я такой.
А кто я такой? Человек в простыне и рваных тапочках.
Наплел, что, мол, журналист. Делаю репортаж о кришнаитах. Внедрялся в среду, теперь возвращаюсь домой…