«Ну, я не всегда стремлюсь обманывать зрителей, – говорит Нолан. – В прологах некоторых фильмов я заранее знаю, что люди все поймут превратно. Например, в “Престиже”. Но если посмотреть на первые сцены “Помни” или “Дюнкерка”, то в них я опираюсь на уроки Стэнли Кубрика – пытаюсь через пролог выразить многое из того, о чем будет фильм и как его нужно смотреть. Как я хочу, чтобы вы его смотрели. В первых же кадрах “Цельнометаллической оболочки” виден весь фильм. Расчеловечивающий эффект от бритых голов – просто и внятно. Как мне достичь такого же в “Помни”? Как помочь зрителю смотреть фильм? И я придумал сцену в обратном времени, распроявление полароидного снимка, и тут же понял: “Да, все верно, это поможет”. Так же я думал и о “Дюнкерке”: как выразить все, что мне нужно, о сути будущего фильма? Через пропагандистские листовки “Мы вас окружили” – они анонимны, сразу дают ощутить ситуацию и запирают героев в центре событий. У каждого фильма свои задачи. Первые сцены чрезвычайно ценны, потому что они удерживают внимание зрителей с такой силой, которую иначе крайне сложно повторить».
В начальных титрах «Бессонницы» мы видим снятые с воздуха пейзажи ледника с его почти геометрической четкостью изломов; затем они перетекают в сверхкрупные планы белой ткани, на которой проступает кровь, и переплетающиеся нити напоминают огромную клетку. Как это уже бывало у Нолана, сцена оказывается сном. Детектив Уилл Дормер летит в двухмоторном самолете, совсем близко к зазубренной ледяной гряде, и пытается заснуть, однако турбулентность (или угрызения совести) постоянно встряхивает его ото сна. Впервые увидев, как кровь просачивается сквозь ткань, мы полагаем, что речь идет о девушке-подростке, жертве убийства. В конце фильма контекст расширяется: мы видим руки, наносящие кровь на ткань, и понимаем, что это Дормер фальсифицирует улики, чтобы подставить другого подозреваемого в Лос-Анджелесе. Нолан показывает не то преступление, на расследование которого прилетел Дормер, а то, от которого он хочет сбежать.
«“Бессонница” – второй фильм, который мне довелось сводить на большой студии, с участием звукорежиссеров и монтажеров. Они отлично сработали; звук в фильме очень красивый. Я помню, как мы с ними обсуждали раздражающие закадровые шумы: насколько громкими их можно сделать, прежде чем для зрителей они станут заметными или невыносимыми? Я особенно детально продумывал звуковой переход от реальности к сну. Его, кстати, можно заметить в самом начале “Бессонницы”, когда мы слышим грохот грома, но на самом деле это турбулентность в самолете. Уже тогда я знал, что хочу снять “Начало”, и понемногу экспериментировал в нужном направлении. Мы много говорили о том, как при помощи звука идентифицировать окружение и как подспудный шум может понемногу выводить людей из себя – этот эффект во многом подсознательный, не осознаваемый… Я постепенно двигался к своей цели. “Помни” снискал большой успех, его хвалили за смелость и оригинальность, но именно “Бессонница” направила меня в сторону мейнстримного студийного кино – и это отлично. Я снял более масштабный фильм с голливудскими звездами и сюжетом, который двигается вперед, а не назад. Мне кажется, что многие кинематографисты, впервые добившись успеха в том или ином стиле, затем все активнее осваивают лишь данный стиль, а это редко срабатывает. Сейчас есть немало режиссеров, кто подобного избегает: от крошечных фильмов для “Сандэнса” они переходят сразу к огромным блокбастерам. Часто говорят, будто и у меня был такой путь, но это не так. Не думаю, что я бы
Кровавые титры «Бессонницы» – но чья это кровь? Концовки Нолана часто возвращаются к началу фильма.