Даже род, семья и рождение профанируются в данном пособии, чтобы упрочить компромисс между компетенцией (научно-технический мир) и качествами благовоспитанного человека (патриархальный мир), не ссылаясь на семейное воспитание. С позиций мира репутации можно также способствовать установлению компромисса с научно-техническим миром, разоблачая слухи («что касается имиджа предприятия, то нужно воздерживаться от распространения слухов»). Компромисс между миром репутации и гражданским миром можно установить, осуждая лозунги («нужно запретить лозунги»). С позиций рыночного мира можно пойти навстречу принципам патриархального мира, критикуя деньги и корысть и признавая значение личных аффективных отношений («учет причитающихся и оказанных услуг»). Но, вероятно, чаще всего форма профанации встречается в пособии, использованном нами для анализа вдохновенного мира. Этот мир не знает инструментов, стабильности и измерения, и в этом смысле он, как никакой другой, противостоит научно-техническому порядку. В пособии предметом профанации становятся волшебники («образ поэта как волшебника, общающегося с небесами, дает совершенно искаженное представление о творчестве»), шарлатаны («следует признать, что в креативном коллективе есть свои пустые мечтатели и шарлатаны»), чудо («большинство предприятий по-прежнему надеются на чудо»), ореол («это можно было предвидеть: креатив, эта “наука” открытий, окружил себя ореолом, восхищающим толпы»), гениальность (нельзя «рассматривать креативность... как решение всех проблем, которое достаточно применить к группе, чтобы та, в силу загадочного явления, стала вдруг гениальной»). Профанации подвергается и само вдохновение, противопоставляемое системной передаче навыков через обучение («творческие личности — это привилегированные люди, талантливые от рождения; вдохновение их посещает по их желанию»).
Выявление компромиссных объектов предполагает поиск особых формулировок и обозначений, сочетающих в рамках одного высказывания элементы различных миров. Основные усилия по установлению компромисса заключаются, таким образом, в том, чтобы договориться об адекватном термине, найти приемлемую для всех формулировку, звучащую справедливо и с которой можно согласиться. В случае, если компромисс разоблачается, именно это усилие, направленное на преодоление критического напряжения между двумя терминами через поиск общего приемлемого обозначения, может быть представлено как попытка маскировки истины, придания ей более или менее достойного вида.
Неологизм, образованный в результате компромисса, рассматривается как «на самом деле» эвфемизм. В таком случае считается, что, лишь вернув объектам, объединенным в компромисс, их исходные наименования, можно достичь их верного понимания. Так, кто-то может вам возразить, что тот, кого вы называете «домработницей» (формулировка, предполагающая компромисс патриархального мира с научно-техническим миром и открывающая возможность для компромисса с гражданским миром, когда говорят о «правах домработниц»), — всего лишь горничная (человек, являющийся простым в патриархальном мире). Разоблачение второго термина (работница) как эвфемизма, прикрывающего собой первый термин (дом), направлено на критику устойчивости патриархального положения и личной зависимости за видимостью обманчивого обозначения, стремящегося представить горничную как обычного работника, такого же, «как и все другие».
Пример комплексной конфигурации: разоблачение, опирающееся на компромисс
Когда компромисс установлен, он может быть, в свою очередь, использован в качестве точки опоры для критики. В данном случае мы имеем дело с более сложной конфигурацией: она включает в себе уже не два мира, а больше, при этом критика направлена против формы, которая сама представляет собой результат совмещения (
Например, лейтмотив «непризнанного гения» (присутствующий в пособии, использованном нами для анализа мира вдохновения) на первый взгляд может походить на критику, направленную в адрес мира репутации с позиций мира вдохновения. К гению (великой личности в мире вдохновения) несправедливо относятся в мире репутации как к простому лицу (где отсутствие признания — это признак ничтожества). Но эта критика непоследовательна. Если слава, почет не имеют никакой ценности в мире вдохновения и если одним из качеств истинного гения является как раз «равнодушие к славе», то можно только гордиться безвестностью, которой он окружен. Чтобы учесть подобную форму критики в нашей схеме анализа, ее нужно рассматривать как пример более сложной конфигурации, в которой критика опирается уже на установленный компромисс между вдохновением и известностью.