Крокодил из страны Шарлотты

— Не знаю, — ответила я, не меньше его изумленная. — Всучил и скрылся.

Мы тупо смотрели друг на друга.

— Интересно, сколько тут? — подал наконец голос Михал и вдруг опомнился. — Господи Иисусе, он что, обмишурился?!

— Похоже на то, ох, надо же вернуть! Вот олух, ведь платил всего-то за парный, таких выплат еще свет не видывал!

— Спрячь, — решительно приказал Михал. — Ни за какой парный он не платил. И мотаем отсюда сию же секунду, потом я тебе объясню. Дело нечисто. Давай, руки в ноги и смываемся, нас тут не было!

Публика почти разошлась, и мы без труда нашли такси. Не хватало только возвращаться через темный лес пешедралом — с такой-то кучей денег! От Остерпорта мы тоже ехали на такси, и пока не очутились дома, ни разу рта не раскрыли. Покорно и все еще в каком-то отупении ждала я от Михала обещанных объяснений.

— Прими к сведению, — сказал он, когда мы уже вошли в мои апартаменты и закрыли дверь, что тебя понесло получать за парный одинар к кассе, которая оплачивает исключительно вифайфы.

— Как это?

— Да вот так. Надпись на ней аршинными буквами, и у окошечка, как ты сама наверняка заметила, пусто.

— Потому-то я туда и пошла!

— И что ты ему показала?

— Купон на пару с последнего заезда. Не спутал же он парный одинар с вифайфом, купоны небось совсем разные!..

Тут меня кольнуло что-то вроде предчувствия, я схватилась за сумку и заглянула в нее. В отдельном кармашке торчал последний, выигравший, купон: семь — четыре. Не говоря ни слова, я протянула его Михалу, и мы, онемев, уставились друг на друга.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он меня наконец.

— Так что я ему дала? — пробормотала я, чувствуя, что отупела ухе сверх всякой меры.

— А что ты ему вообще могла дать?

— Ну не паспорт же! Что-то от последнего заезда, остальное я выкинула, разозлившись на этого недомерка. Вспомни, какие номера ты называл тогда кассиру. Давай сверим, чего не хватает!

Михал поднапряг память, потом мы сверили. Не хватало квитка на идиотскую комбинацию четырнадцать — один.

— Какая-то липа, — сказал Михал. — Ясно только, что кассир обмишурился. По-моему, тут явное жульничество, не зря же при виде меня он так струхнул. Наверняка принял за переодетого легаша.

— А при чем здесь лысый недомерок в шляпе? Почему он поставил на четырнадцать — один? Шифр у них такой?

— Бес их знает. Сколько там в пачке? Мы сосчитали загадочные банкноты, оказалась очень даже приличная сумма, тридцать пять тысяч крон. Слишком много, чтобы оставить себе.

— Если тут какая-то уголовщина, а он дал промашку, то его сейчас кореши по головке гладят, — предположил Михал. — Надо вернуть хотя бы из соображений гуманности. С другой стороны, пусть бы уж лучше нечестные деньги послужили честным людям. По-моему, так даже справедливей.

— Конечно, справедливей, о чем речь. Любой здравомыслящий человек оставил бы себе и не высовывался. Но я сильно сомневаюсь в нашем здравомыслии, оно у нас в эмбриональном состоянии. Впрочем, еще неизвестно, как он отнесется к нашему благородству, вдруг станет открещиваться — знать, мол, ничего не знаю.

— Откровенно говоря, я очень на это надеюсь. Как-то глупо, понимаешь... Не пожалеть бы потом. Так или иначе, если там будут сшиваться легавые, я на пушечный выстрел туда не подойду. С полицией связываться не собираюсь.

— Уголовщиной тут явно попахивает, — сказала я, припомнив недавнюю умопомрачительную сцену. — Он эти деньги вытащил откуда-то из-под кассового стола. И подгонял меня, чтобы я побыстрей забирала и сматывалась.

— А какая роль во всем этом лысого недомерка в шляпе?

— Вот-вот! Ты его не заметил у кассы?

— Нет, он куда-то пропал еще перед заездом. Может, тебе к нему в салон заглянуть?

— Ну да, сейчас побегу. Дурак он, что ли, признаваться, если и вправду замешан? А я, значит, еще дурее — признаюсь, что мне о его художествах известно? Блестящая мысль!

— Не нравится мне тот тип, с которым он трепался. За одну только рожу я б ему влепил пожизненный срок.

— Нет возражений. Мне он тоже не глянулся, случалось видеть профили и покрасивее. А все-таки — в чем тут, по-твоему, дело?

— Может, жульничают на бегах, — подумав, предположил Михал. — Какие-то махинации с этим беспардонным налогом на сборы.

— Исключено! Чтоб датчане?..

— Смотря о каких суммах речь. Если свыше ста тысяч — это уже не жульничество, а бизнес. Я бы не удивился, ведь такой налог — форменная обдираловка. По ошибке они выплатили навар не сообщникам, а нам. Впрочем, не знаю. Остается только гадать.

— Ну хорошо, а как быть с настоящим купоном, семь — четыре?

— Можно получить по нему в среду, но мне как-то боязно.

— Мне тоже боязно, но потерять и то и другое — это уж слишком. Ладно уж тридцать пять тысяч, они нам с неба свалились, но свои кровные девяносто шесть крон?.. Никогда!