Кролиководство

Идея для сюжета: два человека за ланчем

(не более 300 слов)

Я выбрала этот ресторан не из-за еды, а из-за атмосферы. Я знала, что маме он понравится, так как он соответствовал ее представлениям об «очаровательном месте». «Очаровательный» было одним из любимых маминых словечек. «Старомодный» — еще одно из ее действовавших мне на нервы словечек. Мама глубоко восхищалась всем очаровательным и старомодным. «Очаровательный» и «старомодный» нередко оказываются синонимами слов «слащавый» и «фальшивый». В семейные отпуска мы отправлялись в такие места, как Уильямсбург, штат Вирджиния, и Стокбридж, штат Массачусетс, воссоздающие городки колониальных времен, где мы могли понаблюдать, как изготавливаются свечи и куются конские подковы. На наших глазах разворачивались битвы между «красномундирниками» и «синемундирниками»[24]. Выбранный мною ресторан был оформлен в духе допотопного кафе-мороженого и специализировался на лотарингских пирогах. «Специализироваться» — еще одно из любимых маминых словечек.

Даже тогда, будучи уже взрослой, по крайней мере с точки зрения закона, я отчаянно нуждалась в маминой любви. Позднее, когда я уже была замужем, Альби сказал: «Тебе надо перестать домогаться того, чего никогда не будет».

Прибыв в очаровательный ресторан на несколько минут раньше мамы, я села за стол у окна и принялась изучать меню. Когда мама подошла к столу, я встала и поцеловала ее в щеку. Возраст не сказался на маминой красоте. Прежде чем сесть, она положила свою сумочку на дальний от себя край стола, возле окна, где та не торчала перед глазами, но в то же время была на виду. Я стала внимательно ее разглядывать, и мама сказала:

— Посмотрела бы ты на лицо Джанет, когда она ее увидела.

Джанет, одна из маминых ближайших подруг, была «обеспеченной». Термины «обеспеченный», «весьма обеспеченный», «состоятельный» и «со средствами» мама употребляла в качестве эвфемизмов слова «богатый». По ее мнению, только простонародье говорит «богатый». Ее представления о поведении и лексиконе утонченных людей, к каковым она относила и себя, были неизменны. «Утонченный» — еще одно из маминых словечек, вызывавших во мне раздражение. Джанет не была очень богатой, но была весьма обеспеченной.

Сложив руки трубочкой вокруг рта и наклонившись поближе ко мне, мама поделилась мучившей ее тайной:

— Это реплика.

То, что это подделка, было видно с расстояния двух кварталов, причем даже ночью. Одна из тех безумно дешевых подделок, с фурнитурой из жести, с кривыми швами, из какашечно-коричневой кожи, на которых вытеснено LW вместо LV.

— Тебе бы и в голову не пришло, что это копия, не правда ли? — сказала мама и стала ждать утвердительного ответа.

Дело не в том, что маме так уж хотелось иметь сумочку от Louis Vuitton; чего ей действительно хотелось, чего она страстно желала, так это создать впечатление, что бизнес моего отца успешнее, чем он был на самом деле, что отец зарабатывал кучу денег, что он был человеком, которым восхищались в соответствии с им самим установленными стандартами, человеком, который мог себе позволить купить жене сумочку от Louis Vuitton. Поскольку отец считал, что репутация измеряется в долларах, мать считала, что ее двадцатидолларовая подделка под Louis Vuitton повышала мужу престиж в соответствии с его собственными критериями, которыми, так уж получилось, руководствовалась и ее подруга Джанет.

К этому времени я уже научилась в подобных случаях отвечать: «Ты права, никому бы и в голову не пришло».

Задолго до этой встречи мать пролистывала один из своих журналов, то ли «Семейный круг», то ли «Красную книгу», номер, посвященный отделке домашних интерьеров. В разделе «Кухни» маму сразило наповал несравненное очарование обнаженной кирпичной кладки. Даже и без обнаженной кирпичной кладки наша кухня была до тошноты очаровательной: желтые ситцевые прихватки, обшитые красной тесьмой, в паре с полотенцами для посуды, керамические солонки и перечницы в виде куколок детишек-амишей, радио, стилизованное под древний телефон с приделанной сбоку заводной ручкой, и такое количество декоративных петушков, какого не вынесла бы ни одна другая кухня.

К сожалению, в нашем доме не было кирпичной кладки, которую можно было бы обнажить, и, пробежав глазами по статье в поисках интересующей ее информации, мама выяснила, что класть кирпич на гипсокартон было бы непозволительно дорого. Впрочем, журнал, зная, что ценник на несравненное очарование обнаженной кирпичной кладки довольно крут, предлагал своим читательницам доступную альтернативу: облицовку из фальшивого кирпича. Листы формованного полимера цвета красной глины, с выпуклыми изображениями кирпичей с потемневшими якобы от времени, дыма и копоти краями, к тому же монтаж этих листов было не сложнее поклейки обоев.

Весь день, пока мы с сестрами были в школе, мама возилась с ними, лишь изредка делая паузы для того, чтобы потянуться и потереть поясницу. В десять минут четвертого, когда Николь и Дон пришли домой, мама почти покончила с монтажом своей облицовки из фальшивого кирпича. Почти, но не совсем, а поскольку ей хотелось, чтобы дочери в полной мере насладились эффектом, а это возможно только тогда, когда работа полностью выполнена, мама крикнула: «Не входите». Николь и Дон плюхнулись на диван. Через несколько минут ввалилась и я (так как была копушей) и увидела Николь, которая рисовала окруженное горами озеро с пролетающим над ним ястребом. Дон расковыривала экзему на локте и, не отрываясь от своего занятия, сказала: «В кухню не входи».

Не успела я спросить почему, как мама прокричала: «Девочки, входите». Подобно ведущей телевикторины, призывающей зрителей обратить внимание на главный приз, она взмахом руки пригласила нас войти в кухню.

— Та-да-да-да, — пропела мама и спросила: — Правда ведь, не отличить от настоящего кирпича?

Дон закивала как болванчик и сказала:

— Очень похоже на тот камин, где леди изготавливали свечи, — а Николь добавила:

— По мне, так не отличить от настоящего кирпича, — на что я сказала:

— Вы чего, ослепли? Это же голимая подделка. Да никто в жизни не примет это за настоящий кирпич.

Словно после заставшего врасплох удара противника и подобно вспышке между разрывом аорты и смертью, на какую-то долю секунды возникло непонимание, тут же сменившееся неверием в произошедшее, после чего мама стремительно выбежала из кухни. Стремительно, однако я все же успела хорошенько разглядеть выражение ее лица. Дон выбежала за ней с криком: «Мамочка, не надо!», Николь свирепо на меня посмотрела и, как будто этот день и так уже не был достаточно несчастливым, спросила:

— И ты еще удивляешься, почему в семье тебя все недолюбливают?

До того дня мне такой вопрос даже в голову не приходил; я полагала, что все меня очень даже «долюбливают», но как только Николь облекла свою мысль в слова, высказала ее мне, я стала кое-что понимать. Понимать настолько, насколько девятилетняя девочка в состоянии понять, что ее в семье все недолюбливают.