Читаем Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ) полностью

— Что-то новенькое! — Тот нахмурился, матернулся вполголоса и лишь ускорил шаг, из лифта вышел уже вполне готовым к возможным неприятностям; что-что, а накрутить себя с устатку и когда дело касалось Мотыльков — это Гарри умел в совершенстве. И то, правду сказать, время беспокойное, страна бурлит, как опасное зелье в котелке у недоучки… Кто именно стоял за подготовкой теракта в Манчестере, так и не удалось установить; на одной из бумаг покойного Бруствера Люпин нашёл только инициалы тайного агента, а не ровен час, ещё и настоящего заказчика всей этой «музыки». А тут такое странное поведение проверенного латыша, обычно невозмутимого, как мраморный слон.

«Латыша… Не понял я ни шиша! Что за хуйня?!» — Поттер вышел из лифта и остановился как вкопанный — весь вестибюль частного апартамента Ритца, который снимали KF, был задрапирован чёрным крепом… А на полу валялись смятые белые розы… Он не помнил, как приблизился, как рванул на себя, чуть не срывая с петель, полированные створки дверей.

— Что случилось? — хрипло спросил незнакомого парня, сидящего на полу в обнимку с бутылкой.

— А? Так Сольвая хороним, нету больше Сванхиля! — невразумительно ответил тот. — Проходите, мистер, помяните, если знали его… Что-то я вас не припомню. — И отхлебнул из горлышка.

Поттера заморозило: все эмоции разом схлынули, его обуяла тишина и похожая на снег или вату нега. Звуки исчезли, и только дурацким удивлением одна мысль стучала в голове: «Почему это Сая поминают шампанским, вроде, так не положено?» Как неживой он прошёл дальше, толкнул какую-то дверь и оказался в спальне, было темно, на постели шумно совокуплялась очень пьяная пара. Гарри отвернулся и вышел, за спиной слышались стоны и женский смех…

— Свиньи! Надеюсь, это не кто-то из тех, кого я знаю. — Он остановился. — И вообще ни хуя не знаю, что, что же случилось? Почему? Сай! Мальчик, как же так?! — Гарри захлопнул дверь, особо не заботясь, что громко.

Номер казался огромным, или Поттера так шатало; наконец, напрасно толкнувшись в несколько помещений, где никого не нашлось, он, словно пьяный, набрёл на студию. Тут дверь сама распахнулась, и в ослепительном свете ярких вспышек шутих взгляд выхватил стоящий на подиуме, дорого поблескивающий лакированным боком, видимо, красного дерева, с коваными бронзовыми ручками, увитый живыми цветами гроб…

Поттер остановился и закрыл глаза.

Стало темно и тихо.

Тихо?

— Гарри?

Среди наступившего ада раздался крик:

— Гарри! Вот здорово! А я и не ожидал, что ты сегодня приедешь! — И в его будто закаменевшую грудь ударилось горячее, потное тело… Сванхиля. Нетрезвое. — А ты чего… Гарри? Устал? — Тот был замотан в какую-то мокрую длинную тряпку, которая, время от времени сползая с плеч, заставляла «покойника» ногой отбрасывать ткань в сторону, и от этого его, глупо улыбающегося, качало как в семибалльный шторм. На тряпке, опознанной аврорским глазом простынёй, чем-то похожим на губную помаду было неровно жирно написано: «vestis funebris» (1). Впрочем, Гарри видел нечётко и мог перепутать…

Звуки включились: музыка, веселые возгласы, пьяные выкрики, звон бокалов…

— Кто там сидит в холле, такой светлый шатен? — Поттер выдохнул и скрипнул зубами.

— А я почём знаю. Выпьешь? — до Малфоя просто не доходило Гаррино состояние. — Я зудко рад!!! Жуздко!

— Вижу. — Развернувшись, Поттер по голосу вычислил Вантуле и гаркнул: — Матильда! — Быстро вытащил её из танцующего месива тел, подхватил железным зажимом за тоненькое плечо и быстрым шагом повлек в коридор, оставив озадаченного Сая, медленно сползшего по стенке на пол и снова приложившегося к горлышку пятилитровой бутылки Moet&Chandon.

— Ой! Вы! — пролепетала Стрекоза, семеня почти на цыпочках рядом со взбешенным, покрасневшим, что помидор, аврором. — Я всё объясню.

— Надеюсь! — Поттер подволок свою жертву к окну, волшебной палочкой испарил стекло, стало холодно, ворвался ветер.

— Ничего-ничего-ничего такого! Успокойтесь. Соль…Соль… Вот видите — не произносится! Скорпиус вернул себе имя, по всем правилам, документы сменил и пресс-конференцию устроил. А Сванхиля, сказал, похоронить надо с почестями, типа клёвый был чувак… — Матильда от взгляда будущего свёкра вжала голову в плечи и стала ещё тоньше, быстро-быстро начала оправдываться: — Это не я, это он сказал. В общем, оказалось, перестарался…

— Заметил.

— Да нет же, не сердитесь, он сам на себя заклятие навёл. А теперь всё в порядке. Вот. И. От… пра… здно… ва… ли… — Голос Мати к концу фразы совсем стих. — Вы поверили, что он в гробу? — Она в ужасе расширила глаза, в которых тут же образовались озёра слёз, каким-то чудом удерживающиеся меж длинных ресниц. — Бедный! — И потянулась свободной рукой к лицу Поттера. — Простите, мы глупые. О, господи!

Его от этого простого жеста и искреннего сожаления девушки отпустило. Впрямь, как полегчало:

— Ладно. Скажи, а этот Фейн как выглядит? Тёмные глаза, чуть вьющиеся волосы, да?

— Да, только глаза синие. А что?

— Ничего, запомню, — прозвучало так, что Матильда испугалась ещё сильней, даже подбородок задрожал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
После банкета
После банкета

Немолодая, роскошная, независимая и непосредственная Кадзу, хозяйка ресторана, куда ходят политики-консерваторы, влюбляется в стареющего бывшего дипломата Ногути, утонченного сторонника реформ, и становится его женой. Что может пойти не так? Если бывший дипломат возвращается в политику, вняв призывам не самой популярной партии, – примерно все. Неразборчивость в средствах против моральной чистоты, верность мужу против верности принципам – когда политическое оборачивается личным, семья превращается в поле битвы, жертвой рискует стать любовь, а угроза потери независимости может оказаться страшнее грядущего одиночества.Юкио Мисима (1925–1970) – звезда литературы XX века, самый читаемый в мире японский автор, обладатель блистательного таланта, прославившийся как своими работами широчайшего диапазона и разнообразия жанров (романы, пьесы, рассказы, эссе), так и ошеломительной биографией (одержимость бодибилдингом, крайне правые политические взгляды, харакири после неудачной попытки монархического переворота). В «После банкета» (1960) Мисима хотел показать, как развивается, преображается, искажается и подрывается любовь под действием политики, и в японских политических и светских кругах публикация вызвала большой скандал. Бывший министр иностранных дел Хатиро Арита, узнавший в Ногути себя, подал на Мисиму в суд за нарушение права на частную жизнь, и этот процесс – первое в Японии дело о писательской свободе слова – Мисима проиграл, что, по мнению некоторых критиков, убило на корню злободневную японскую сатиру как жанр.Впервые на русском!

Юкио Мисима

Проза / Прочее / Зарубежная классика