Кропаль. Роман

Он вспомнил, как она стояла, привалившись к стене, и смотрела на него, и как потом выдернула руку. Тогда надо было извиниться. Сразу же. Ладно, лучше поздно, чем никогда.

Однако, когда Даша открыла дверь и изумленно на него посмотрела, Ванька почувствовал себя настолько глупо, что простоял молча, наверное, целую минуту, а может и две. Стоял и бренькал щеколдой, пока Даша не остановила его руку. Ванька опомнился и выдохнул:

– Ну ты это… спать ложись… И… извини!

– Чаю будешь? – спросила она на удивление спокойно.

– Буду, – с облегчением ответил Ванька, – А то сушняк такой, что капец…

Он разулся и прошел на кухню – замер на пороге:

– Как у тебя…

– Как?

– Как в мультике, – улыбнулся Ванька.

На окне висели розовые занавески в мелкий цветочек, подшитые кружевными оборками, на полочках – одинаковые баночки с крупами и макаронами – одна к одной, под ними – накрахмаленные салфеточки. На столе – кружевная скатерть в тон занавескам и крохотная хрустальная вазочка с конфетами.

Даша поставила перед ним чашечку с блюдцем. Он улыбнулся.

– Чего?

– Бабуля моя чай с блюдечка пила. Мы с мамкой недавно это вспоминали, я мамке решил на днюху сервиз подогнать. Пусть тоже… С блюдечка…

– Может, лучше водки?

– Давай.

Она убрала чашку и поставила перед ним стопку. Себе поставила тоже. Достала из холодильника початую бутылку и крупную масленку с крышкой. В масленке оказались крошечные бутерброды на специальных вилочках.

Ванька восхищенно посмотрел на нее:

– Ну ты блин ваще! Как в ресторане! Такое жрать жалко.

– Тебя звать-то как?

– Иван, – ответил он серьезно, – Ну Ванька, в смысле. Рыжий. А тебя?

– Даша. Хорек Мордашей звал. Помянем, – она выпила.

Ванька вертел стопку в руках. Посмотрел на бутерброды, но ни пить, ни закусывать не стал. Сказал, набрав воздуха:

– Ты прости нас, но… Мы же его за дело, спускать такое нельзя… – Он замолчал и повертел стопку в руках, поставил подальше от края, – Он же детям толкал… Он же брата моего… Такой пацаненок был! Умный, капец! Он мамке моей говорил: «Погоди, мамка, школу кончу, институт, задипломируюсь и будешь ты у меня»…

Рыжий осекся и замолчал. Даша плакала, но не всхлипывая, а так, беззвучно роняя слезы прямо на скатерть. Ванька потянулся через стол и погладил по голове. Она не убрала его руки. Тогда Ванька встал, подошел вплотную и обнял. Даша уткнулась ему в живот и зарыдала. Ванька присел перед ней и проговорил тихо:

– Ну не плачь. Говно он был, а не человек, и нечего из-за него… Хоть и любовь там…

Она вдруг отстранилась, вытерла слезы:

– Да не любила я его! Он же… тьфу! – Она поморщилась.

– А чего тогда?

– Да я же всю жизнь… Как подстилка малолетняя, от одного к другому… Замужем была, так он сел – подельника зарезал, я к другому – а тот пьяница оказался, бил меня, а потом вообще наркоман, полдома повытащил, и я уже на Хорька согласная была, а он же… Он же мерзкий… И того нет! А теперь я уже старая! И ни шиша у меня нет, ни мужика, ни ребеночка… А я красиво хотела… Хоть один разочек, самый маленький, чтоб красиво… Я же в Большой театр мечтала, хоть одним глазочком, хоть уборщицей бы туда… Ну чем я виновата? Ну за что меня так, а?

Ванька Рыжий крепко прижал ее к себе:

– Ну чего ты? Ну? Разнюнилась! Ну такая вот у нас житуха. Ты молодая еще. И красивая, вон какая красивая, ну?

– Красивая, ага, ври больше…

Рыжий вскочил:

– А знаешь что? – Он заметался, соображая, что бы ему сделать, сообразил, побежал к выходу, но вернулся, хлопнул водки из горла, – Ща! Ща, погодь, все будет!

Он выскочил вон. Даша в недоумении встала, постояла, соображая, что теперь делать, и принялась убирать со стола. Стопочки сполоснула и аккуратно поставила на полочку, бутылку в холодильник…

Он влетел с выломанной веткой от куста желтых роз, протянул ей. Даша посмотрела на его довольное лицо, на оцарапанную шипами руку, на эту кривую ветку и усмехнулась. Он побежал в комнату, заметался там:

– Музыка, музыка у тебя есть?

Она вошла с вазой, в которой стояла ветка, и поставила ее на телевизор:

– Зачем?

– Во дура! Танцевать будем!

Она кивнула ему на кассетный магнитофон, стоявший в углу.

– Херасе, древний какой!

Из магнитофона, будто подтверждая его слова, раздалось:

– Владимирский централ, ветер северный…

Рыжий выдернул кассету, перевернул ее и включил снова:

– Мурка, ты мой котеночек…

– Нет, так не пойдет. Ты ищи благородную, а я ща, я – пять сек, – он выскочил вон.