Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Однако же все очень просто. Деньги, посредством которых осуществляется данная операция, — это Искупитель или, если угодно, образ Искупителя. Но дело в том, что торговцам, людям по природе замкнутым, глубоко наплевать и на Искупителя, и на Искупление, и на три христианские добродетели, и на три Божественных Лица, и на всё, что доступно человеческому пониманию.

Сколько раз мне давали совет заняться торговлей, то бишь писать по–свински и обогатиться, как продажный писака, — но увы!

XVIII Себя не переделаешь

Так сказал бы опустивший крылья фeникс. Иногда так говорят игроки, но без особой убежденности. Признаюсь, здесь я в некотором замешательстве.

Действительно ли Буржуа полагает, что себя не переделаешь, что переделывают только других, или в этом следует видеть иронию? Впрочем, это маловероятно. Торжественная серьезность не свойственна столь важному господину. Должно быть, он и правда думает, что себя не переделаешь, а в это трудно поверить. Но как он это понимает, вот в чем вопрос. С ним всегда надо быть готовым к какой–нибудь неожиданности, небывалому откровению, которое сбивает с ног, оглушает так, что от него не сразу очухаешься.

Сразу же отбросим гипотезу о полной перелицовке старых остовов нотариусов, а также мысль о портных, шьющих. на заказ. Буржуа слишком просвещен, чтобы не признавать прогресс науки, ведь он лучший из её меценатов.

Ему известно, что наука не останавливается в своем развитии и никогда не остановится и что не сегодня завтра она вновь разогреет наконец–то раскопанный котел старика. Эсона [67]. Наверняка это не то, что он осмелится отрицать.

Что же тогда нам остается и о невозможности какого обновления толкует Буржуа? Ах, как же он непостижим! Я потратил часть своей жизни — несомненно, самую лучшую, — пытаясь отыскать смысл этого Общего места. Но так ничего и не нашел и заявляю без всяких обиняков; я отказываюсь от дальнейших поисков.

XIX Медицина — священный труд

О, эти священные профессии! Кто их исчислит! Священный труд на сельской и судейской ниве, священное ремесло аптекаря и бакалейщика, священное поприще бюрократии, политики, учительства, святые труженики пера и шпаги, и наконец, древнейшее ремесло в мире — священная Проституция, недавно вновь ставшая почетной. Пожалуй, лишь церковное служение перестало быть священным, так как официально и вполне заслуженно вычеркнуто из перечня священных понятий Буржуа, который знает в них толк, ибо сам основал все почетные профессии современности.

Я выбрал медицину наугад, так как это священное поприще первым пришло мне в голову, и вы согласитесь, что оно, черт возьми, прекрасно! Врач, который обнюхивает тридцать с лишним ночных горшков Буржуа и по утрам перед завтраком ощупывает их срамные места, — это вам не какой–то миссионер, возвещающий Слово Божье дурно воспитанным язычникам, которые, быть может, сожрут его по окончании проповеди, а выписанный рецепт, конечно, будет посильнее, чем епископское послание!

О, это ощупывание, простукивание, прослушивание врачей с их монотонными и однообразными приговорами, точно нисходящими свыше, всегда доступными нашему разумению, — что рядом с ними, спрашиваю я вас, все литургические каноны?

Когда вам твердят, что медицина — священный труд, скажете ли вы с благоговейным трепетом, что за всеми клириками незримо стоит неисповедимый и всемогущий Бог и что вы должны как умеете отличать Его ото всех остальных богов, столь же неисповедимых и могущественных, также скрывающихся за их бесчисленными жрецами. Ох уж эти священные поприща!

XXI Я как святой Фома…

Вы все встречали его — коренного обывателя, утверждающего данным изречением свою независимость. Ведь он как святой Фома; чтобы поверить, ему нужно увидеть и потрогать, ибо судить об апостоле Фоме, нареченном Духом (Святым Двойной Бездной, надлежит исходя из нынешнего разумения и подходить к нему следует с вернейшей меркой — безукоризненным методом психологической оценки, установленным господами Полями Бурже как незыблемое основание буржуазного духа.

Всякий разумный человек без колебаний признает, что апостол Фома — патриарх позитивистов, то бишь людей без веры, и даже, если быть до конца честным, — немалого числа негодяев, коим, к несчастью, удается пролезть в компанию этих светочей вопреки всем мерам предосторожности.

Но есть нечто возвышенное, о чем все умалчивают. Дело в том, что ученик превзошел учителя и Буржуа перещеголял самого святого Фому. Его дивное превосходство заключается в том, что он не верит, даже увидев и потрогав. Впрочем, о чем это я? — в своем неверии он уже не способен ни видеть, ни осязать. Здесь мы стоим на пороге бесконечности.

Знаменитая провидица сказала, что перст апостола Фомы, вложенный в Святые Язвы, заставляет вращаться мир. Трудно себе представить, на что же способен человек, более великий, чем святой Фома, хотя и мнящий себя ему равным!

XXII Я умываю руки, как пилат