Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона

Я уже не раз отмечал, что этот металл, недаром обесцененный в наше время, в Священном Писании символизирует страдающее Слово — Второе Лицо Пресвятой Троицы, Искупителя. Следовательно, сказать, что не в деньгах счастье, для всякого христианина — утверждение дерзостное, граничащее с кощунством, и это действительно общее место христианского происхождения. Доказательство тому я вижу в красноречивой поправке, которая вынуждает Бога способствовать веселию глупцов.

Язычник сказал бы прямо: «Всё счастье в деньгах» и был бы до жути прав. Но ты, гнусный Буржуа, притворившийся христианином, ты, рядом с кем, словно жемчуг на прокаженном, гибнут все образы Божественной жизни, глубоко уверен в том, что монета в сто су благословенна: к чему тебе лгать? Чего тебе бояться? Твой разум — бездонный кладезь премудростей, и тебе ли страшиться, что, призывая Деньги, ты узришь окровавленный Лик!

XLVII Жить–то всем хочется

Было бы ребячеством спрашивать, что разумеет Буржуа под словом «жить». Романисты, которых он удостаивает своим доверием, поборники натурализма или психологизма в литературе, вполне доказали, что это значит исполнять все функции, связанные с пищеварением, сном или размножением, присущие различным животным видам, но прежде всего зарабатывать много денег. Это–то главным образом и отличает человеческую природу, отделяя её от скотской. Уже задолго до этих ученых мужей признавали, что тот, кто сытно ест, хорошо живет.

А все–таки всем — это чересчур. Разве недостаточно, чтобы жил Буржуа, только он один?

В религиозном языке, весьма отличном от его языка, слово «жить» имеет иной смысл. Ему это хорошо известно, но что ему до подобной аномалии? Пусть чокнутые и психопаты стремятся доставить радость тому, что они именуют своими душами, предпочитая подыхать с голоду. Это их дело. Но то, что они видят в нас, в БУРЖУА, разложившуюся падаль, просто смехотворно. Зарубите себе на носу, святоши и кликуши, мы набожней вас, ведь нам плевать на Царство Небесное и Вечную жизнь!

LII Честь семейств

В давние времена, когда смысл слов еще не был отменен законом, семейная честь заключалась в том, чтобы дать обществу святых или героев, или по крайней мере служителей общественного блага. Не имело значения, богаты вы или бедны, есть ли у вас знаменитые предки или нет. В последнем случае вы попросту и совершенно естественно, в силу самой природы вещей, восходили к аристократии.

Ныне же честь семейства единственно и исключительно состоит в том, чтобы увильнуть от полиции.

Просвещенные Буржуа по размышлении зрелом иногда допускают, что бедность в очень ограниченном количестве случаев (они стараются не уточнять, в каких именно) может и не быть бесчестьем. Но ничто не может стереть позор судебного приговора, особенно в провинции.

И пусть уже веками останки мучеников возлагают на алтарь, пусть Церковь пышно отмечает их праздники, воздавая им честь, недоверчивый Буржуа считает их растяпами, которые позволили себя сцапать и угодили в лапы правосудия. Племянница св. Лаврентия не смогла бы выйти замуж, а внучатому племяннику доброго разбойника ни за что не получить теплого местечка на государственной службе с жалованьем в 1200 франков.

Повторим снова и снова: отвращение Буржуа к христианству по большому счету вызвано его чувством чести. Он не в силах примириться с религией, «основатель» которой претерпел позорную казнь, воскрес в третий день но Писаниям и тем самым вечно усугубляет позор семьи.

LIII Светские обязанности

«Ego non sum de hoc mundo» («Я не от сего мира») [74]. Иисус Христос не был человеком мирским, то есть светским. И сам об этом возвестил. Следовательно, существуют обязанности помимо Него, и значит, противостоящие Ему; их–то и называют светскими.

Это необходимо знать, чтобы понять всю меру милосердия и долготерпения, скрытого в улыбке Буржуа, когда он слушает, к примеру, проповедь о презрении к богатству или о христианской чистоте.

«Уж лучше слышать это, чем быть глухим», — сквозит в этой добродушной улыбке, но помышляет он о своих истинных обязанностях, которые состоят в том, чтобы плевать Спасителю в лицо и ежедневно распинать Его после тайного бичевания.

LIX Я вам в отцы гожусь

Разве это не самое странное из всех Общих мест?

Чтобы представить себе, насколько это дико, попытайтесь вообразить старого злокозненного еврея, говорящего Иисусу: «Я вам в отцы гожусь».

— Я был прежде Авраама, — отвечает Тот, Кто был в начале всего.

Эти евангельские слова в устах тридцатилетнего Человека, который воскрешал мертвых, прежде чем воскреснуть самому, не производят большого впечатления на велосипедные души двадцатого века. Но людям того времени, которые стоя смотрели на Учителя и ходили своими ногами, это должно было показаться совершенно неслыханным.