Читаем Кровь на шпорах полностью

Александрит точно напоролся на рогатину. Голос капитана, глухо прозвучавший во тьме, казалось, заполнил своей категоричностью всё пространство.

− Еще один шаг, и я застрелю вас, господин Гергалов. Идя за чужой головой, думай и о своей. А вы, похоже, о сем позабыли, mon ami?149

− Я… − потерявший краски баритон Александра был сухим и отрывистым.

− Бросьте оружие! Ну!

Гергалов, не решаясь шевельнуться, мучительно собирал свою волю по крохам.

− Я приказываю! Бросьте оружие, или…

Пистолет тяжело брякнулся рядом с кроватью Преображенского. Он слышал при этом не то стон, не то вздох, вырвавшийся из груди ошеломленного визитера.

− А теперь сделайте два шага назад, сударь. Вот так. Справа над вами фонарь, запалите его, − Андрей продолжал жестко диктовать свои условия. Послышалось торопливо-покорное швырканье спичек, и продолговатый шафрановый глаз фонаря осветил бледное, покрытое каплями пота лицо Сашеньки. Ошалевший и обезоруженный, взмокший под своим парадным мундиром, Александр был нем.

Оторванный эполет осенним золотым листом обреченно болтался на тонкой сверкающей нитке.

− Ну вот что, дамский любимец, − Преображенский не спускал пистолет с груди Гергалова, − ты, похоже, пришел подразнить меня парой выстрелов? Узнать, крепок ли капитан?

− Позвольте…

− Вооружись терпением и послушай! − резко оборвал своего помощника Андрей Сергеевич и, свесив босые ноги с кровати, нагнулся за брошенным пистолетом. − Похоже, на сей раз вы доигрались, Александр Васильевич.

Гергалов вдруг шало улыбнулся, краска вернулась к его щекам, а вместе с нею, похоже, и дерзость:

− Не забывайтесь, капитан, − он мстительно сжал губы. − У меня много крепче связи в Москве, уверен, и в Петербурге, супротив ваших. Взять хоть Голицыных…

− Гляди-ка, как вы с князьями… − Андрей не мог не оценить самообладания недавнего друга.

− Надеюсь, слышали о Верочке?

− Что страсть богата и покровительственна к вам?

− Немеренно. Но пуще − мо-гу-щест-вен-на!

− Хотите внушить и запугать меня, сударь, что ваш патронаж и покровительница имеет связи при дворе?

− Да, вот именно, связи.

Гергалов торжествующе расправил плечи и попытался выставить ногу, но пистолет в руках капитана приостановил его.

− Что ж, очень жаль, Саша, − Андрей мучительно покачал головой, подбирая слова. − Нынче вы навсегда потеряли во мне верного друга… Дурак ты! Зачем разжег бучу?

− Война уже идет давно. С тех пор, как мисс Стоун ступила на борт «Орла».

− Ах, даже так?.. А все наши беседы-разговоры, трубки и клятвы? А объяснения… Это что же… дым?

− А ты тоже хорош! − Гергалов зло сыграл желваками. − Ни себе, ни людям. Так, что ли? Собака на сене?!

− Погоди, − Преображенский бросил оба пистолета на подушку.

− Сколько годить? Вас-то уж она подчинила! Вы что же, пыль за ней собрались подметать? Да она любви хочет… Ужели неясно? Я вот что предлагаю, − отливающие голубизной белки Сашеньки влажно блеснули в отсвете фонаря. − Пусть она сама выберет из нас, кто ей по сердцу ближе. Как видите, мой план прост.

− Для вас!

− Для нас обоих. В конце концов, я разумею так: ежели сильный способен взять, то завсегда и ухватит!

− Вы хотели сказать: наглый…

− Что-о?!

− А то, что вы, Александр Васильевич, наглец, сукин сын и хлюст!

− А вы!.. − Гергалов трезвел от гнева, слова выталкивались с трудом. − Вы трус и баба!

Преображенский сцепил руки, пальцы так и тянулись к оружию. Дверь от сквозняка разинула рот шире, и каюту залил тусклый враждебный свет.

− Ну вот что, хватит! − Андрей сорвал одеяло и босой, в ночной рубахе, кусая губы, подошел к Александру. − Мне это напоминает спор блох, кои делят шкуру…

Гергалов пьяно захохотал:

− Я ей сочувствую… La femme sans l’homme c’est difficile!150 − Белоснежный ворот его сорочки был темен от неправильных полумесяцев пота. Щеку украшала алая припухлость пощечины англичанки.

− Чего ты добиваешься? − Андрей встряхнул друга за плечо, приперев взором.

− Твоей крови! − Александр вырвался и хищно блеснул зубами.

− Одумайся, в памяти ли? Тебе нужны неприятности?

− А они уже начались! Ну-с, что, милостивый государь, вы не изволите сыграть на кровь?

Андрей отступил на шаг, потом еще, глядя в карие глаза с золотистыми блестками, словно на платье Арлекина. И через паузу спокойно сказал:

− Вы хорошо надрались сегодня, господин Гергалов, а я хорошо подумал. Завтра в полдень дуэль. Оружие любое. А теперь вон! Покуда я не приказал гнать вас в шею.

− Вы что же?.. − Сашенька искал опору. − Взаправду решили меня… гнать в шею?

Слезы обиды и отчаяния стояли в глазах Гергалова, но он сдержал себя, лишь обронив с надеждой:

− Преображенский, брат… дуэль?.. Но я же… так, игра слов. Я пошутил…

− А я − нет, − Андрей отвернулся, плечи его окаменели.

Гергалов тоже на мгновение замер, потом весь обмяк, ссутулился и уронил голову на грудь.

− Держите! − капитан вернул пистолет Александру. Тот взял его с рассеянным видом и, тяжело вздохнув, глухо выдавил:

− Вы… Вы меня презираете?

Преображенского кольнуло неприятное чувство жалости и брезгливости при виде прячущего глаза соперника.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фатум

Белый отель
Белый отель

«Белый отель» («White hotel»,1981) — одна из самых популярных книг Д. М. Томаса (D. M. Thomas), британского автора романов, нескольких поэтических сборников и известного переводчика русской классики. Роман получил прекрасные отзывы в книжных обозрениях авторитетных изданий, несколько литературных премий, попал в списки бестселлеров и по нему собирались сделать фильм.Самая привлекательная особенность книги — ее многоплановость и разностильность, от имитаций слога переписки первой половины прошлого века, статей по психиатрии, эротических фантазий, до прямого авторского повествования. Из этих частей, как из мозаики, складывается увиденная с разных точек зрения история жизни Лизы Эрдман, пациентки Фрейда, которую болезнь наделила особым восприятием окружающего и даром предвидения; сюрреалистические картины, представляющие «параллельный мир» ее подсознательного, обрамляют роман, сообщая ему дразнящую многомерность. Темп повествования то замедляется, то становится быстрым и жестким, передавая особенности и ритм переломного периода прошлого века, десятилетий «между войнами», как они преображались в сознании человека, болезненно-чутко реагирующего на тенденции и настроения тех лет. Сочетание тщательной выписанности фона с фантастическими вкраплениями, особое внимание к языку и стилю заставляют вспомнить романы Фаулза.Можно воспринимать произведение Томаса как психологическую драму, как роман, посвященный истерии, — не просто болезни, но и особому, мало постижимому свойству психики, или как дань памяти эпохе зарождения психоаналитического движения и самому Фрейду, чей стиль автор прекрасно имитирует в третьей части, стилизованной под беллетризованные истории болезни, созданные великим психиатром.

Джон Томас , Д. М. Томас , Дональд Майкл Томас

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги