Кровь на шпорах

− Дуэль в полдень. Позаботьтесь о своих секундантах и выборе оружия. Честь имею.

Александрит потерянно кивнул головой. Его блестящей выправки как не бывало. Он вышел из каюты, шаркая каблуками, − старик-стариком.

Преображенский вяло забрался под одеяло. Дождь продолжал танцевать по стеклу иллюминатора.

«Ну вот и всё − завтра стреляемся, − с нервной дрожью подумал он. − Черт, всё получилось чрезвычайно быстро и глупо».

Глава 14

Он поворочался еще с полчаса, полагая, что сна уже не будет. «Своей сдержанностью я лишь прикрываю собственную ранимость и обостренную чувствительность. Господи, завтра всё должно решиться… Но мне же нельзя умирать! У меня миссия к Кускову! Корабль! Отказаться от дуэли? Да Бог с тобой! Наисквернейшее дело. Навеки заклеймят трусом: ни офицеры, ни матросы уважать не станут… Дьявол! Да будь ты проклят! Черт, и это всё из-за нее… Из-за вас, мисс Стоун! − Преображенский дико расхохотался. − Идиот! Тебе ли в амуры играть! Господи, да спи ты! Рука завтра дрожать будет!» − он уткнул горячее лицо в подушку − невмоготу. Из глубины трюма раздавался какой-то злобный лязг, похожий на щелканье гигантских ножниц.

Он и сам не помнил, как затих, истерзанный и ослабший.

Глава 15

Наутро все всё знали. Фрегат затих, офицеры точно воды в рот набрали, а матросы положительно трепетали в ожидании рокового исхода. Моряки искали глазами денщика капитана − вызнать, что и как, − но шустрый старик на палубе не объявлялся.

«Тьфу, мать наша барыня! Ужо будет шторм с градом! − прохрипел боцман притихшим на баке матросам. −Ишь, даже ветряк стих, знает, шельма, не до него. Говорил я вам, барбосики, баба на корабле − она завсегда к беде. Ладно, ежли на мировую пойдут господа…»

− А ежли нет? − сипло вклинился Чугин и нервно хохотнул.

Кучменев миг глядел на любопытную рожу, и в серых глазах его, казалось, готовы были полыхнуть молнии. Однако напряженная ситуация не позволяла боцману удовлетворить интерес матроса, звезданув кулаком по морде.

Нахмурив брови, он замолчал, грозный как неразряженная туча. Но не удержался и процедил:

− Хохоталка-то у тебя будь здоров, Кирюха… Сурьезность дела не понимаешь! Смотри у меня, холера… Доумничаешь.

− Да я ж от сердца спросил, что, ежли господа добром не кончут?..

− А ежли нет, мать твою, все увидим небо в алмазах! И ты, дурак, в первую очередь. Ну что смотришь-то, как овца? Молись лучше, дурень, чтоб всё ладом унялось.

* * *

− Вы уговаривали его одуматься? Покаяться?

− Ну еще бы, Дмитрий Данилыч! − Каширин в отчаянии махнул рукой. − Да только пустое сие. Невозможно-с, господа. Он слово дал.

− Н-да… И его придется сдержать, − Захаров прищурился, глядя на искристую волну. «Черт знает что! Дожили!»

− Может, − он развел руками, − нам как-то всем в один голос пробовать примирить их? Где это видано, чтобы капитан стрелялся? Скандал! С государственной нотой всё же идем в Калифорнию… Не сегодня-завтра земля, а у нас тут…

Офицеры пожали плечами: примирить огонь и воду? Тут честь замешана… Пустое.

− Ох и Гергалов! Хорош гусь, − Захаров пуще других переживал историю.

− А он завсегда был баловнем среди нас, так сказать, самым-самым, − ввинтил мичман.

− Но и самым бездушным.

− Пожалуй, и это прискорбно. В нем одновременно как живоглот, так и жертва.

− Такие дурно кончают, господа, − Захаров хмуро вертел в пальцах свой неизменный черепаховый гребешок. Крики чаек сбивали с мысли, а здоровая свежесть океана манила прохладой и отдыхом, точно уговаривала послать всё подальше и забыться с книгой у себя в каюте. «В такие минуты жизнь, как назло, − подумал Дмитрий Данилович, − примечается вовсе не такой уродливой, как обычно. Жить хочется, и порядка… Охо-хо…»

Он вдруг представил, как его любимец Александрит, упав на колени, пытается удержать расплывающееся алое пятно на груди и при сем выдать какую-нибудь мажорную глупость под занавес…

− Господа, да грех так стоять! Надо что-то предпринимать. А если Васькович убьет капитана? Что ж ответствуем?

− Перестаньте плакаться в жилетку, мичман. Без вас тошно.

− Да как же-с? Неужели не понимаете, в какой мы угодили переплет? − Гришенька, чтоб освежить вспотевшие от волнения руки, сдернул перчатки и выставил ладони за фальшборт, по-детски ловя ветер. − Мы же все в дырявой лодке, и краше…

− И краше станет, если мы подумаем, как нам выбраться из этого переплета!

Меж тем утреннее, безоблачно синее небо чуть подернулось высокой дымкой, за коей с востока неумолимо на-двигалась стена тяжелых кучевых облаков.

Барыня-пушка глянул на английскую луковицу-полухронометр и на немой вопрос Захарова глухо сказал:

− Без четверти одиннадцать. Стреляются в полдень. Секундантом у капитана вы?

Старший офицер кивнул седой головой и утер фуляровым носовым платком красный лоб и шею.

− Гляньте − Палыч. Эй, сюда! − мичман, весь как на иголках, порывисто замахал рукой вынырнувшему на палубу денщику.

− Ну, как он там?! − офицеры ухватились за вестового. − Есть надежда?