Кровь на шпорах

Крик старой еврейки лишь плеснул масла в огонь. Едва пальцы женщины коснулись висевшего на стене мужниного ружья, как пуля снесла макушку ее головы вместе с ночным чепцом, парализовав стоящего у дверей спальни хозяина.

Ребекка с грохотом и звоном разбиваемой посуды рухнула меж столов, выставляя напоказ всему свету свой мозг. В доме наступила тишина. Слышно было, как мягко тукали об пол тяжелые капли крови.

Маэстро де кампо, отдаленный от старика лишь трупом его жены да облаком порохового дыма, выхватил из-за голенища четырехгранный венесуэльский стилет и глумливо посмотрел из-под сдвинутых бровей.

− Боже милостивый… ты… т-ты убил ее, − едва справляясь с языком, выдавил Йозеф, точно не веря своим глазам. Руки его машинально стряхивали капли крови жены с исподней рубахи и колпака, который он стянул с лысой головы, похожей на желудь.

Прислонившись спиной к косяку, он дрожащим взглядом косился на труп Ребекки, на безжизненно свесившуюся голову, на тяжело сомкнутые веки, на неловко подмятую под себя ногу, с которой свалился дырявый тапок.

Сквозь завесу грязного дыма обозначилось перекошенное лицо де Аргуэлло.

− За сей промысел Божий благодари своего гаденыша, горбун. Жаль, что я не отрезал ему уши сразу.

− Я умоляю, не убивайте моего мальчика, дон! − взмокший клок седых волос прилип к сверкающей лысине.

− Заткнись! Ты уже вспотел от заботы о своем щенке, гнусный жид! − Сальварес сорвал со стойки первую подвернувшуюся кружку. − Так напейся!

С этими словами он снизу вверх всадил в живот старика стилет, дернул им вправо, влево и приткнул к расползающейся ране грязную кружку.

Катальдино поперхнулся, захрипел и начал медленно сползать по стене.

Ядро рвануло в двух футах от дома. Пол вздыбился, ровно снизу, из-под земли его атаковало нечто. В свете пожарищ заскрежетали выскочившие из досок стальные черви гвоздей. Стены страдальчески застонали. Из трещин, подобно призрачному дыханию, закурилась рыжая пыль.

− Команданте, инсургенты! − лоснящееся от гари и по-та лицо заглянуло в разбитое окно. Стены дома уже тлели, в грудах разбитой утвари раскрывало алые глаза пламя.

Сальварес отбросил кружку, перешагнул через вытянутые ноги и вышел вон, оставляя за спиной раздавленную мечту Йозефа Катальдино.

Глава 8

Герцог пригубливал вино чуть-чуть, на кончик языка −врачи хоть премного кланялись, но были категоричны… Никуда не денешься: возраст и здоровье бандерильями припирали его, точно быка.

Не по летам эффектно одетый, старик восседал в старом викторианском кресле под шелковым зонтом в окружении своих четвероногих любимцев. Головастые мраморные доги, с тяжелым серебром ошейников на груди, вповалку лежали у ног хозяина и печально взирали на мир.

Вице-король еще раз обмакнул язык: «Ах, что за чудо эта виноградная лоза!» Он сладко зевнул: всё вокруг дышало покоем и негой. Солнце играло на салатной зелени дубов и буков, что густыми толпами охраняли парк, золотило прозрачную гладь прудов и купола белоснежных беседок.

С балюстрады дворца Кальеха наблюдал, как за чугунным ажуром решетки, что тянулась вокруг парка, прошаркала толпа индейцев и негров, направлявшихся в каменоломни ракушечника. Их конвоировали солдаты лейтенанта Малинга, прозванные за пунцовый цвет чулок «гусаками». Временами ухо ловило выстрелы куарто, стоны и кандальный перезвон железа.

Герцог тяжело вздохнул: далече заслышался скорый цокот копыт по брусчатке, в объезд к парадному входу.

«Опять гонец! Тысяча чертей ему в бок! − в груди ёкнуло. − Будь они прокляты, черновестники, слетаются вороньем». − Он в сердцах отставил кубок: вино боле не грело, божественный вкус его был отравлен.

Новости были одна хуже другой. Повстанческие орды крепили силу, собрав под свои знамена тьму «голодранцев» и «рвани».

Курьеры, опаленные пороховой гарью, трещали как барабаны:

«…Пал Чиуауа, Нуэва-Росите. Обстрелян Монтерей. Инсургенты роятся вокруг Торреона! Они превращают в пепел цветущие асьенды, а семьи идальго подвергают пыткам и казням… Роялистские войска крушат взбесившихся псов, но сил не хватает, несем крайние потери…»

«М-да, нельзя вычерпать реку каской, пусть даже она будет с соборный колокол. Удавка гражданской войны медленно, но верно затягивается на нашем горле…»

Вице-король потер пальцем переносицу и потрепал хо-леную шелковистую холку брыластой суки; в отличие от иных, она ни на шаг не отходила от хозяйской руки. Немного погодя он с раздражением принялся разбирать корреспонденцию, разложенную секретарем на столике по стопкам.