Кровь на шпорах

И хотя, по совести сказать, Джессике ни на что смотреть не хотелось, она была искренне признательна заботам старика, и, право, не смогла отказаться, понимая, что крепко огорчит Палыча, которому так не терпелось поднять градус ее настроения, да и самому намочить усы.

− Только чуть-чуть, − она вымученно улыбнулась.

Казак уже в усердстве сопел над поясной фляжкой, тщательно отмеряя в латунную крышку по его соображению «бабью пайку».

Ей отчего-то стало забавно от мысли, что здесь, в темной каюте, немногим большей фермерского фургона, затерянные в бушующих пустынях океана, они напоминали двух заговорщиков, вершивших тайное действо.

Жженка разлилась бодрящим жаром, зарумянив щеки. Палыч одобрительно крякнул, увидев, как американка единым глотком расправилась с содержимым, и не удержался:

− Да вы чистый гусар, голуба. Ей-Богу, еще месячишко такой болтанки, и вы обратитесь в нашу морскую веру!

Палыч азартно подался вперед, чтобы оживить опустевшую крышку, но Джессика, почувствовав, как от него пахнуло коньяком, наотрез отказалась, с ужасом думая, что от нее пахнет, увы, не лучше.

− Ну как там, холодно наверху? − она поспешила туже укутаться в плед и с ногами забилась в угол разобранной койки.

− Пронзительно. − Палыч, согревшись теплом участия к его судьбе и барской жженкой, уже без смущения поднял фляжку, улавливая моменты, когда способнее было хлебнуть, не проливши драгоценной жидкости.

− Ваше здоровьице, мамзель! − его заросший седой щетиной кадык заходил вверх-вниз, усы встали дыбом.

Когда пробка звякнула о горлышко, мисс Стоун, прежде сама еще ни разу не испытавшая настоящего шторма и втайне до смерти перепуганная адской качкой, прошептала:

− Как полагаете, сэр, погода предвидится хуже?

− Не без того, красёнушка, не без того. Его благородие-с Андрей Сергеевич сказывали: «барометра» вниз ползет, шельма, а сие значит, что вся чертопляска ешшо впереди… А вас, похоже, и сия колотьба с души рвет? Ладно, зрячий, не мучьтесь в ответах. Ишь, сколь грузу-то за борт сбросили… − денщик точно невзначай, боле из деликатности, лишь самую малость скосил воспаленные глаза на молчаливое ведро Линды, а сам прикинул: «И сие в такую-то тишь! Чего же ждать наперед?.. Иисусе Христе!»

Джессика − ни жива ни мертва − сидела поджав ноги, уцепившись одной рукой за ремень в переборке, другой прижимая сползающее одеяло. Воротник, волосы и лицо ее были влажными, даже на бровях и ресницах осели крошечные капельки пота. От страха она не знала, куда себя деть. До нее доносился глухой стон океана, жалобный скрип «Северного Орла» и сбивчивая говорь литании69. Она за-таила дыхание от нахлынувшей жути, прежде чем узнала свой голос, шептавший молитву.

− Да вы не пужайтесь, милая, − прислушиваясь к зловещей голкотне грома, ровно подживляя самого себя и боясь раскошелить сокрытый свой страх, закудахтал нестройно Палыч. − С нашим-то капитаном… и сам бес − сладехонькая карамель.

Глава 3

Льдистый ветрюга саданул Андрея в лицо, вгрызся ледовитым холодом и водяной пылью в скулы, стоило ему лишь подняться на палубу.

Преображенский туже нахлобучил треуголку, прикрыл шарфом уши. Волны дыбились громадные, ровно зеленые горы катились под ним.

− Поберегись, вашбродь! Да осторожней вы, сучья перхоть! Шары-то разлепи, дурак! Я-ть тебе покуражусь, чучело! Живо! Живо! − взрывался осипший от ругани и вод-ки голос боцмана Кучменева. Кошка70 в его просмоленной до черноты руке покою не знала, со свистом обжигая замешкавшихся из молодых рекрутов.

Капитан вполглаза мазнул по уходящим в небо мачтам: мощные, что стройные кедры, они устремлялись ввысь до едва различимых линий. Большущее переплетение канатов и рей, талей71 и вант сливалось на высоте в нераспутанный узел. И на каждой мачте и рее мотыжились, пропитанные аки губка водой, матросики: красные от ветра и холода лица, сжатые в напряжении рты.

Башмаки их скоблились по сыристым блокам − крепче держись! − спереди, сзади смерть. «Да, братцы, это вам не босиком шастать по палубе в тропиках», − Андрей Сергеевич ходко поднялся на капитанский мостик.

− Доброго здравия, господа! − он кивнул офицерам, кутавшимся в сырые дождевики и новомодные короткополые зюйдвестки. Лица их были спокойны, но строги, мысли имели направление одно − штормовое.

− Ну-с, как оно, Александр Васильевич? Вижу, марсели убрали − славно, − капитан встал рядом с вахтенным офицером Гергаловым.

− Свежо-с, Андрей Сергеевич. Обыкновенное дело на воде. Двоих марсовых пришлось в трюм снести, вконец размотало: не матрос, а фонтан…

Андрей в душе улыбнулся: «Гоголишься, брат. Тон берешь полнейшего равнодушия… Знакомо, знакомо… Молодцом, так держать!»

− Как считаете, − Гергалов утер перчаткой лицо, −прикажем ставить зарифленные72 триселя73, штормовую бизань и форстеньги-стаксель?74 Для шторма в аккурат, не велика парусность…

Преображенский ответами не сорил. Вцепившись руками в поручень, он пристально вглядывался в рассвеченный всполохами горизонт. Там, на чернильном склоне неба, клубилась и пучилась в грозовую лаву непроглядная тьма.